Урсула Ле Гуин - Прозрение

– Может быть, в том городе, куда мы идем, нам удастся выяснить, где моя сестра? Тогда мы смогли бы отдать солдатам эти золотые монеты и выкупить ее.

– Да, конечно, мы непременно постараемся ее выкупить, – сказал я, и сердце мое болезненно сжалось. А потому я поспешно добавил с некоторой тревогой: – Только разговаривать об этом ни с кем нельзя. Вообще ни с кем.

– Я не буду, – пообещала Меле. И больше не сказала об этом ни слова.

* * *

Следуя вдоль реки, резко свернувшей к северу, мы в полдень увидели впереди довольно большой город, и мне пришлось собрать все свое мужество, чтобы войти туда. А вот Меле, похоже, совсем ничего не боялась, полностью доверяя моей силе и мудрости. Мы храбро дошли до рыночной площади, купили еды и маленькое одеяло для Меле, которое можно было также использовать и в качестве плаща. Затем я приценился к шкатулочке, где лежала крепкая новая игла и моток белых ниток. На рынке многим хотелось поговорить с нами; нас то и дело спрашивали, откуда мы идем и куда направляемся. Я, разумеется, всем рассказывал выдуманную нами историю, но этот «студент Университета» для большинства местных жителей был фигурой настолько загадочной, что они просто не знали, как с нами обращаться. Полная пожилая женщина со стертыми зубами, например, потребовала целый четвертак за иголку с нитками и, с состраданием глядя на Меле, вздохнула:

– Уж больно, как я погляжу, тяжело жить в студентах такому маленькому парнишке-то!

– Просто он зимой очень много болел, – заступился я за «братишку».

– Ах ты, бедняжка! Как же тебя зовут, сынок?

– Мив, – преспокойно ответила ей Меле.

– Ну, я думаю, братец твой о тебе хорошо заботится, вот только зря он потащил тебя в такой дальний путь. Не стоит тебе пока так много пешком-то ходить, – сказала женщина. А потом – может, ей стало ясно, что я не намерен платить такую грабительскую цену за иголку, а может, по какой-то иной причине, – вдруг что-то протянула Меле и пояснила: – А это тебе, пусть Энну хранит вас обоих в пути. Да возьми, не бойся, это подарок! Не стану же я брать деньги с ребенка за то, что его благословила! – И она снова протянула Меле маленькую фигурку кошки, вырезанную из темного дерева, с медной проволочной петелькой, чтобы можно было носить ее на цепочке как подвеску; я заметил у нее на подносе несколько таких крошечных изображений Энну-Ме. Меле вопросительно подняла на меня свои огромные глаза, и я вспомнил, что они с Ирад обе носили на шее такие фигурки, хотя эта кошечка была, пожалуй, более тонкой работы. Разумеется, я тут же вручил торговке требуемый четвертак, взял иголку с ниткой и кивнул Меле, чтобы она приняла подарок.

Стиснув в ладошке фигурку богини, она поднесла сжатый кулачок к ямке под горлом и с благодарностью посмотрела на торговку.

На этой рыночной площади я чувствовал себя неожиданно спокойно и свободно. Нас тут никто не знал; мы были просто путниками, растворившимися в толпе таких же людей, но отнюдь не чувствовавшими себя одинокими даже в этом диком краю. Заметив на каком-то прилавке сладкие жареные пирожки, источавшие восхитительный аромат, я предложил Меле:

– Давай-ка купим пирожков. – И мы, держа в руках по горячему пирогу, присели на широкий край прохладного фонтана, чтобы перекусить. Тесто оказалось довольно тяжелым, масляным, и Меле с трудом съела только половину своего пирога. Я искоса на нее глянул и вдруг увидел то, что сразу заметила та торговка с плохими зубами: этот чрезвычайно худой ребенок прямо-таки падает от усталости.

– Ты, похоже, устал, братец Мив? – спросил я.

После недолгой борьбы с собой Меле сдалась – опустила плечи, уныло кивнула и сгорбилась.

– А давай сегодня переночуем в какой-нибудь гостинице, – беспечным тоном предложил я. – Вряд ли у нас потом будет еще такая возможность, а этот городок кажется мне вполне симпатичным. Все-таки ты сильно промокла и замерзла, когда мы вброд переходили ту реку. Да и вообще сегодня мы очень много прошли, так что вполне заслужили возможность как следует выспаться в настоящей постели.

Меле еще больше сгорбилась, посмотрела на свой истекающий жиром пирог и показала его мне.

– Ты не мог бы его съесть, Клюворыл? – прошептала она смущенно.

– Я могу съесть все, что угодно, Пискля! – с энтузиазмом воскликнул я и тут же это доказал. – Вот и все. А теперь идем. Тут неподалеку, совсем рядом с рыночной площадью, я приметил одну гостиницу.

Жене хозяина гостиницы Меле явно очень понравилась – похоже, моя маленькая спутница служила нам пропуском к людскому сочувствию. Нас проводили в очень уютную комнатку, расположенную в задней части дома, где была широкая, хотя и несколько коротковатая кровать. Меле тут же улеглась и свернулась калачиком, по-прежнему крепко сжимая в кулачке фигурку Энну-Ме. Свой новый «плащ» она снять не пожелала. «Мне в нем тепло», – все повторяла она, и я увидел, что ее бьет озноб. Я накрыл ее сверху еще одеялом, и она вскоре уснула. А я сел в кресло у окна и задумался. Я так давно не сидел в кресле, давно уже не бывал в обычном, большом и прочном, доме, который совсем не похож на хижины болотных людей, где стены сделаны из тростниковых циновок. Затем я вытащил из мешка книгу Каспро и немного почитал. Я давно уже выучил «Космологии» наизусть, но уже одно то, что я держу в руках книгу и слежу взглядом за строчками, действовало на меня успокаивающе, а мне так необходима была поддержка. Я, в общем-то, и с самого начала не слишком хорошо понимал, что делаю и куда иду; а теперь еще и взвалил на себя ответственность за этого ребенка, что как минимум должно было сильно замедлить мое продвижение на север. А что, если мне оставить Меле у кого-нибудь здесь, в этом городке, и позже вернуться за нею? – вдруг подумал я. Оставить ее? Вернуться за ней? Но откуда вернуться? Я посмотрел на нее. Она крепко спала. И я тихонько вышел из комнаты и заказал нам обед.

Когда Меле проснулась, я подал ей большую чашку куриного бульона, и она села в постели, чтобы его выпить, но отпила совсем немного. Мне показалось, что у нее жар, и я решил посоветоваться с женой хозяина гостиницы, которую звали Амено. С первого взгляда она производила впечатление женщины доброжелательной и очень веселой, впрочем, этого и требовали от нее обязанности хозяйки гостиницы, но мне показалось, что вся эта веселость напускная и что на самом деле Амено – женщина очень спокойная, серьезная и рассудительная. Она пришла, посмотрела на Меле и сказала, что «мальчик» мог чем-то заразиться в пути, а может, просто сильно устал.

– Ты иди поужинай, – сказала она мне, – а я разожгу пожарче огонь и за ребенком присмотрю. – Она убедила Меле отдать ей фигурку богини-кошки, сказав, что проденет в петельку цепочку и вернет ей. Девочка внимательно следила за тем, как она это делает, а потом снова задремала. Я спустился в общий зал и отлично поужинал жареной бараниной, тут же, разумеется, с любовью и грустью вспомнив Чамри Берна.