Карина Демина - Ведьмаки и колдовки

— …не должна затмевать разума. А разум говорит, что волкодлак — это уже не человек… и сын мой, сколь ни прискорбно это осознавать, погиб много ранее, на Серых землях…

Тадеуш Вевельский вздохнул и поджал губы, сия гримаса, должно быть, знаменовала скорбь, которую испытывал князь, однако сочувствовать ему не спешили.

— То же существо, которое вернулось, опасно… и если бы я знал… собственной рукой…

— Вам предоставить такую возможность? — поинтересовался король и, не дожидаясь ответа, махнул рукой. — С вами все понятно. Аврелий Яковлевич…

Ведьмак поднялся и, поклонившись его величеству, повернулся к Совету.

— Лихослав Вевельский опасности не представляет.

— Простите, — тонкий голос князя Ястрежемского звенел от возмущения. — С каких это пор волкодлаки не представляют опасности?

— С тех самых, с которых я готов за него поручиться.

— Головой?

— А хоть бы и головой, княже. — Аврелий Яковлевич перевел взгляд на короля. — Довольно ли будет моего поручительства?

— Как по мне…

— Совет против! — взвизгнул Воршиц. — Совет вынужден обратиться в Верховный суд, ибо права народа и Закон в подобном случае будут попраны…

…Себастьяну мрачно подумалось, что в чем-то Миндовг был прав. Уж ему-то Совет возражать не осмелился бы… верно, его величеству в голову пришли сходные мысли, поскольку на лице мелькнуло выражение досады, глухого раздражения…

— Я понял. И что вы предлагаете?

— Мы… — Воршиц обернулся в поисках поддержки. — Мы не требуем смерти княжича, но настаиваем на его изоляции… скажем, в монастыре…

Советники закивали.

И отец приложил платочек к глазам: дескать, его тоже монастырь устроит.

Бескровно. Милосердно даже. И ручаться ни за кого не надо.

— Монастырь… — протянули его величество, которому совершенно не хотелось настраивать против себя Совет по поводу столь незначительному.

— К примеру, Вотановой благодати…

Аврелий Яковлевич стукнул кулаком по столу.

— Сами бы вы и отправлялись к… Вотановой благодати, княже. А я скажу так. Зверя и стены не удержат, человек же в стенах озвереет…

— Ваше красноречие, Аврелий Яковлевич, всегда нас умиляло…

— …а вторую ипостась княжича, ежели она вас так волнует, я запру.

— Это недопустимо!

— Недопустимо, — Себастьян чувствовал, что еще немного — и сорвется, — казнить человека за то, чего он не делал…

— Но, вероятно, сделает, если мы позволим… мы обязаны принять превентивные меры…

— Мы и примем, — ответил Аврелий Яковлевич басом, который на миг перекрыл возмущенный гул. — Сказал же, запру…

— Волшба, конечно, дело хорошее. — Старик Радомил поднялся с места, опираясь на плечи сыновей.

Сколько ему?

Вторую сотню разменял и протянет еще десятка два, а то и три… на упыря похож. Голова крупная, лысая, бугристая, кожей обтянута смуглой, словно вылеплена из глины. И лепили-то наспех, оттого и выпуклым вышел лоб, а затылок — плоским, будто бы придавленным.

Подбородок острый.

Нос кривой, свернутый набок. Щеку шрам перечеркивает. И глаз старый Радомил потерял еще на той, проймой войне с Хольмом.

Крепкий.

И чего думает — не понять, а ведь Радомилы уже лет двадцать как на Совете не объявлялись… с чего вдруг такие перемены?

— Но следует помнить, что на одну волшбу другая найдется, а к любому замку — и ключ… — Радомил глядел на Себастьяна и улыбался.

Скалился.

И вправду упырь. Зубы свои, но пожелтели от времени, искривились, а десны бледные, оттого и выглядит все жутко.

— Важно знать, способен ли Лихослав Вевельский управиться с собственной натурой. Если так, то Радомилы не будут настаивать на монастыре…

— Способен, — глядя в глаза Радомилу, ответил Себастьян.

Повело.

Потянуло. Едва не затянуло, словно бы в омут. И старый только усмехнулся кривовато.

— Готов поручиться за брата?

— Да.

— Чем?

— Словом. Кровью. Душой. — Себастьян говорил тихо, но был услышан.

И Радомил кивнул:

— Нам довольно…

— А нам нет! — Князь Ястрежемский был настроен весьма решительно. — Он тут словами бросается, а потом люди погибнут…

— Этими словами, — Радомил не без труда опустился в кресло, — как вы изволили выразиться, вовсе не бросаются. Клятва на крови и душе — редкое явление… и сумеете ли вы сами принести ее, ручаясь за родича?

Князь Ястрежемский смутился, после событий недавних он и за себя ручаться опасался, а то мало ли… нет, придворные ведьмаки, к которым князь обратился с тайною, можно сказать — интимнейшего свойства просьбой, заверили, что нет на нем приворота, проклятия и иных косвенных свидетельств иного воздействия, но… как знать?

— Потому и говорю, нам — достаточно…

Совет загудел, но сие гудение было лишено прежней согласованности. А и верно, Радомилы пусть сами на Совет и не являлись, но влияние имели немалое. Сколько из нынешних советников ими прикормлены? А сколько просто побоятся связываться со злопамятным стариком?

— И тот же Статут, — Радомил прикрыл пергаментные веки, но Себастьяна не оставило ощущение, что старик и с закрытыми глазами видит больше, нежели остальные, — утверждает, что в случаях спорных, когда нет вины прямой, то довольно троих ручателей, дабы снять обвинение…

Троих? Собственной душой Себастьян готов был присягнуть, но…

— Хороший закон, — хмыкнул Аврелий Яковлевич. — Что ж, за крестничка и я в охотку поручуся…

— Двое. — Князь Ястрежемский сложил руки на груди. — Двоих недостаточно…

…время…

…попросить отсрочки и…

…Евдокия не откажет. Она действительно Лихо любит, но… и он за такое поручительство не поблагодарит. А не важно, лишь бы жив остался.

И на свободе.

— Что ж, — его величество кивнули, — думаю, мы могли бы предоставить княжичу время… скажем, сутки… и если по прошествии этих суток нам будет предъявлен ручатель, то дальнейший вопрос будет исчерпан.

— А если нет? — поинтересовался князь Ястрежемский, которому подобный поворот, кажется, был весьма не по нраву.

— Тогда мы продолжим разбирательство…

— Не стоит. — Этот мягкий голос был Себастьяну незнаком.

И обладатель его, человек… не человек.

Эльф.

Откуда на Совете взялся эльф?

Похоже, этот вопрос мучил не только Себастьяна. Советники, нахохлившись, точно грачи по весне, мрачно взирали на незваного гостя, который, впрочем, на взгляды их внимания не обращал. Остановившись перед троном, он поприветствовал его величество кивком и продолжил: