Завтрашний царь. Том 1 - Мария Васильевна Семенова
Семь огоньков, шающих угарной мужской удалью в предчувствии ещё одной драки.
– Милости просим мимо нашего двора щей хлебать!
– Беги себе, касте́нюшка.
– Не то запотчуем до улёгу, как дружка твоего.
– Уж не серчай!
И хохот с угрозами пополам.
…А собрать бы в горстку те огоньки… примять-притушить…
…легонько так, для напужки…
Светел шарахнулся от страшного искушения.
«Нет!»
…А ворота здесь ладили своим уставом. Не так, как на Коновом Вене. Твёржа вешала на верейный столб единственное полотно. Сегда смыкала-размыкала две створки…
Дальше Светел не думал. Ворота были помехой. На том всё.
Как вспоминалось позже, он вроде взял в руки левую створку, на удивление хлипкую. Дёрнул к себе. Отбросил на правую, просто чтоб не мешала. Не хотелось нырять, сгибаясь крючком, под оскалившийся лежак.
Самовидцы клялись, будто Светел для начала пробил доски ладонью.
Ухватил створку за эту дыру и за кольцо.
С треском, с мясом выдрал из столба петли. А из створки – проушины, оставшиеся болтаться на лежаке.
…И с такой силой шарахнул выломанной створкой по уцелевшей, что обе разлетелись в тонкие щепы. Бери, печку растапливай.
Так и не удалось никому доконно понять, был в резной надписи изъян или нет.
О загубленном узорочье начнут жалеть завтра.
Покамест Светел шагнул во двор. А все остальные, равно плотники и позоряне, отпрыгнули прочь.
Светел вновь топнул оземь.
Гулко.
И как бы сломался всем телом, кренясь, отвалился на три шага вправо, хлопнул руками по груди, по брюху, по бёдрам…
Улыбнулся во все зубы. Лишь глаза не смеялись.
Притопнул ещё.
Павага сообразил: ему ломают весёлого. Зовут помериться в кулаки.
Он встал было, развернул плечища, метнул оземь колпак. Что ворота? О них ли вспоминать?
Тут под руку Светелу угодила лопата. Крепкая, старая, перекидавшая бессчётные пуды печной глины… ныне осквернённая кровью.
Братской кровью.
И хрустнула в руках, искрошилась лопата.
А Светел, приплясывая, играя всем телом, валился уже на другую сторону. Здесь его нанесло на одноколёсную тачку. Увесистую, грязную. И на боку её тоже была кровь Крагуяра. По двору брызнуло золотыми искрами. Тачка свистящим чижом порхнула наверх и накрепко всела, обняв рукоятями переводину.
– Ах ты, щеня дикое! – возмутился Павага.
И на закуску попотчевал Светела незримой рукой. Так, как девок лапал, как в стеношном бою противников разбивал, пока моранское благочиние забав кулачных не воспретило…
…Удар, должный свергнуть с ног, пришёлся в скалу. Светел не прикрылся, не уклонился – как шёл, так и продолжил идти. Мог в оборот прислать, но раздумал. Кулак на кулак – так будет понятней!
Павага прекратил улыбаться. Резко нагнулся.
Он ещё выпрямиться не успел, а Светел уже знал, куда прилетит ушат, схваченный из-под ног.
И где разлетится вдребезги, встретившись с его рукой.
Водяной хвост опал наземь лужицами.
– Хар-р-га!
Иные потом утверждали: кличем взъерошило крыши, качнуло заборы, подвинуло самоё землю… Врали, конечно. Кто ж сознается, что бородатых плотников один юнец напугал?
Светел тоже больше не улыбался, его несли вперёд крылья. Кто-то сдуру пустил в него топором. Светел, головы не повернув, вынул его из воздуха левой рукой. Обух и лезо были чисты. Посему ломать сручье Светел не стал, вмахнул в подвернувшееся бревно.
– Хар-р-га!
Двое ватажников бросились спасаться через забор, один шмыгнул мимо, в разинутые ворота. Светел мало внимания обратил на их огоньки, тусклые, коптящие от испуга. Но когда сунулся Павага, то сел подбородком на кулак, возникший перед лицом. Отлетел, съехал наземь в углу забора. Остался сидеть, не смея подняться.
Добить, чтоб впредь неповадно?..
Светел шагнул…
На левом плече сжалась незримая пятерня. Крепко, до синяков, тотчас выступивших сквозь белую плоть.
«Ну его, братище. Оставь. Он Крагуяра ведь не убил…»
Голос возмужавшего Сквары прозвучал так ясно, что Светел стремительно обернулся, задохнувшись от ожидания чуда…
Конечно, брата за спиной не было, он увидел другое. Через двор, опираясь на палку, спешил сухонький старичок, Павагин отец. Приблизившись, попытался упасть перед Светелом на колени:
– Смилуйся, добрый молодец… во имя Моранушки Милосердой… отдай уж растопчу́ моего…
Позволить унизиться старцу – совсем стыда не иметь. Светел подхватил дедушку, сам ему поклонился:
– Твоё детище, отик. И воля над ним твоя, не моя.
Отвернулся, легко пошёл прочь, вон со двора, мимо людей. Когда перешагивал щепань, оставшуюся от новеньких створок, настигло горе старинушки:
– Басалаище, утерёбок, сняголов…
Светел едва не оглянулся. Успел решить: дед бранит его за побои, вчинённые сыну. Тут следом долетели хлопки ударов. Хлёстких, неожиданно сильных. Палкой поперёк сыновней спины сквозь утлый заплатник.
– По грехам моим лютым, Владычица, неудачей-сыном караешь! Скапыга, хабазина, пятигуз…
На Герриковом дворе обо всём уже знали.
Работники, вроде привыкшие к двоим настоящим витязям под хозяйским кровом, опасливо кланялись. Наверно, впервые как следует поняли, на что эти самые витязи были способны. Светел сменил тельницу. Бросил измаранную чернавкам. Холопий страх был понятен, но вовсе не радовал.
В повалуше всё было по-прежнему. Крагуяр лежал смирно, отвернувшись к стене. Закрытые глаза обвело чёрными кругами, как в первые дни после Сечи. Вот только тоска и отчаяние от побратима в ту пору призрачным туманом не расползались.
Ишутка смотрела на невредимого Светела с облегчением и тревогой.
– Гусли дедушкины неохота тревожить… – проговорил он угрюмо. Вспомнил, загорелся. – Уд, что я чинил, ведь живой у тебя?
– Живой, но…
– Вели принести.
Молоденькая чернавка бегом принесла андархский уд. Светел нетерпеливо схватил, глянул, огорчился. Было видно: девочка на бегу, запонцем смахнула пыль, оставив разводы. Светел нахмурился:
– Почто играть оставила?
– Боюсь, – тихо отмолвила Ишутка. – Осудят Кайтарушку. – Помолчала, добавила: – Я тоже теперь Моранушке верю. Жене за мужем идти…
У Светела налились беспомощной тяжестью кулаки. Захотелось немедля вернуться в разгромленный двор. По брёвнышку раскатать недостроенную избу. Вымостить брёвнами путь-дороженьку-гать, а в конце чтоб стояла Чёрная Пятерь. Вприпляс пройти ту дороженьку, дыбая каждым шагом по семи вёрст…
«Увенчаюсь на государство, корешка сорного в земле не оставлю!»
Он принялся налаживать уд, соглашать меж собой струны, благо помнил, что́ должно получиться. Ожившая вагуда, кажется, тоже припомнила, кто выправлял ей стройную шейку. Послушно отозвалась, заговорила под пальцами, подсказывая, как правильно взывать к её гулам. Светел прижимал двойные струны к ладам, выламывал пальцы ради созвучий, нужных для голосницы. Нашёл одно, другое…
Было дело: до самого края земли
Распростёрлись снега перед нами.
Лишь морозная мгла колыхалась вдали
Да позёмка гуляла волнами.
Сделай шаг в эту прорву – и ты не жилец,
Не вернёшься к людскому порогу.
Но спокойно сказал воевода-отец:
