Павел Шумил - Этот мир придуман не нами

Когда выдавалась свободная минутка, я к ним бегала, так что меня здесь многие знают.

— Хорошо, что ты прилетела. Марру дали два дня отпуска, — бросил Шурр через плечо.

— Ой, как здорово!

— Ничего хорошего. Через два дня у него испытание. Потом — еще два дня отпуска.

— Он пройдет, он сильный.

Шурртх не ответил. Только посмотрел на меня как-то странно. Вообще, вылететь из школы Гвардии можно запросто. Набирают туда детей четырех-пяти лет. А в пятнадцать заканчивает школу хорошо, если треть поступивших. А то и четверть. И испытания у них такие, что можно запросто шею свернуть.

— А, Шурртх, рад тебя видеть! — встретил нас куратор группы Марра. — Раз Миу привел, значит, уже в курсе. Интересно, кто рассказал?

— Птичка напела. Что вы Марру приготовили?

— Так я тебе и сказал. Шурр, ты же знаешь правила, — усмехнулся куратор и послал дневального за Марром. — Хорошо, что ты подошел. У Марра сейчас возникнут проблемы с жильем. Поможешь братишке?

— Его отчисляют?

— Сегодня — нет. Что будет после испытания, зависит только от него. Потерпи немного, сам все узнаешь.

Марр прибежал очень быстро. Разгоряченный, лохматый и слегка усталый. Отдал честь наставнику, ткнул Шурртха кулаком в живот, сгреб меня в охапку, чуть не раздавил. Я взвизгнула. На два года младше, а уже на полголовы выше меня вымахал.

— Курсант Марр, перед прохождением испытания двое суток отпуска. Счет пошел, — сухим, равнодушным голосом оповестил куратор.

— Выслушал! Могу идти?

— Можешь. Хотя, нет, задержись. Обычно награда дается после испытания, — он как-то криво усмехнулся. — Но тут случай особый. Сам с ней разбирайся. Дневальный, приведи дикарку из карцера.

Карцер был рядом, в подвале. Дневальный обернулся быстро. Вернулся, толкая перед собой рыжую девчонку. Девчонка рычала, шипела и огрызалась. Длинная, выше меня, тощая как жердь, аж ребра просвечивают. И очень грязная Из одежды — только замызганная набедренная повязка и грубый, тяжелый ошейник с кольцом. Руки связаны за спиной, а над локтем правой — два клейма беглой рабыни. Причем, одно свежее. После третьего побега клеймо ставят на лоб и отправляют на каменоломни. Но самое удивительное, у рабыни был хвост, который сейчас зло хлестал по ногам. Дважды бежать и сохранить хвост — это надо под счастливой звездой родиться.

— Вот твоя награда, — ухмыляясь во весь рот, проговорил куратор. — Вообще-то, пока не твоя, но будет твоя, если пройдешь испытание. Сумеешь укротить эту дикарку за пять дней — тебе это зачтется. А пока подумай, где ее поселишь на ближайшие два года. В казарме ей не место.

Марр жалобно посмотрел на Шурртха. Тот поморщился. Вести к себе домой грязное, сквернословящее чудище ему не хотелось.

— Может пока поживет у нас? — предложина я.

— В железном доме? — удивился Шурртх.

— Нет, рядом, в шатрах, с артистами.

— А что твой хозяин скажет?

Я задумалась.

— Да, Марр, в день испытания приведешь ее с собой, — встрепенулся куратор. Марр только кивнул, не отрывая взгляда от подарка, но Шурртх насторожился.

— Зачем?

— Или вручим ее официально, или отберем, если Марр завалит испытание.

Шурр опять погрузился в мрачные думы. А у Марра только что слюни не текут. Еще бы — первая рабыня в жизни. В тринадцать лет! Порвет ведь кунку девчонке, столб ходячий. Надо спасать бедную.

— Мальчики, вы пока займитесь своими делами, а я беру ее себе.

Хватаю грязнулю за локоть и тяну вон из школы.

— Пусти меня, сволочь! Куда ты меня тащишь? — шипит девчонка.

— Еще раз при мне ругнешься, язык бантиком завяжу. Не хватало мне из-за тебя плетей получать, — говорю ей на языке рыжих. — Сначала мы тебя отмоем и оденем, потом накормим. И следи за языком. Здесь дворец, а не бараки портовых грузчиков. Одна рабыня ругнется, все, кто рядом стоят, по пять плетей получают.

Выходим к тыльной стороне Дворца. Сам дворец выстроен в виде буквы П. Только фасад длинный, а ножки — правое и левое крыло — короткие, с задней стороны Дворца. Перед фасадом — площадь, потом парк. А между ножками П — рабочий двор. По нему мы сейчас и топаем.

— Тебя как зовут?

— Как хочешь, так и называй.

— А как мать назвала?

— Не знаю.

— Тогда придумай себе красивое имя.

Двери со стороны рабочего двора тоже охраняются, но не так строго, как парадные. На секунду задумалась, как ее провести. Такой грязной во Дворец нельзя. Но если через дровяной подвал… Ох, совсем голову потеряла! Под окнами Дворца вести грязную, связанную рабыню! За одно это можно пяток плетей получить.

Ныряю в подвал, в дровяную секцию, разворачиваю ее к себе спиной, опускаюсь на колени и принимаюсь за узлы на веревке. Ну, накрутили, ну, затянули. А спина-то! Вся в старых шрамах от кнута. Наконец, веревка поддается, руки девицы повисают двумя плетьми.

— Миу, твой младший брат тебя разыскивает, — сообщает Петр через ошейник. И включает трансляцию разговора Шурртха с куратором. Убавляю громкость, а то грязное чудо аж подпрыгнуло.

— Не слишком ли дорогой подарок? — спрашивает Шурртх. — В мое время рабынь не дарили.

— Татака досталась нам, считай, даром. Трижды бежала, трижды была поймана. Хозяин хотел продать ее в каменоломни, даже лоб клеймить не стал, чтоб товарный вид не портить. Но перекупщик отказался. Слишком тощая, долго не протянет. Тогда хозяин повел ее к палачу, но не сумел сторговаться. Тут проходил мимо наш наставник и купил ее за денюжку маленькую. Считай, от палача спас, а она его еще искусала по дороге.

Шурртх фыркнул, а я задумалась. Татака — мелкая сорная рыба с ядовитыми шипами. Рыбаки с руганью выбрасывают ее из сетей. Есть в ней нечего, а ранки от шипов долго болят и плохо заживают. Очень меткую кличку дали девчонке.

Дровяная секция подвала как раз под кухней, котельной и прачечной. Провела девчонку мимо нумерованных клетушек, забитых дровами, и поднялась по лестнице, что выходит в котельную. Выглянула за дверь в коридор, выбрала момент, чтоб никто не видел, и быстрым шагом провела Татаку в прачечную.

— Девочки, знакомьтесь. Это новая рабыня моего брата.

Немая сцена. Девочки осмотрели приобретение и сморщили носики.

— Ну чего вы как не родные? Она ночь в солдатском карцере провела.

— Бабоньки, вы что, работы испугались? Не знаете, что с грязным бельем делают? — строго, но весело рыкнула старшая рабыня. Девушки ожили. С веселым гомоном налетели на мою, сорвали набедренную повязку, подняли на руки и окунули с головой в большое корыто с мыльной водой. Девчонка, конечно, потрепыхалась. Но, когда пять против одной, хоть трепыхайся, хоть не трепыхайся — все одно.