Дмитрий Дудко - Путь к золотым дарам

   — Мой дед что угодно сделает, лишь бы не тронули его царство. А царя росов Сауаспа мы с тобой, мама, знаем. Если Убийца Родичей такой же, как его дядя, значит, от росов можно ждать всего. Поэтому я с дружиной сегодня же пойду навстречу росам. Защищать город остаётся Сезган.

Один из воевод поклонился.

   — Только не нападай на росов первым, хорошо? Зачем нам ещё один враг? — сказала Паштеня и тихо добавила: — Про меня ведь ты не скажешь, что я готова ему покориться?

   — Если покоришься — я ему не завидую, — с усмешкой сказал Тюштень. И громко произнёс: — На большом молении я не смогу быть. Стоит ли его отменять?

Вардай, старейшина стольного града, покачал головой:

   — Не стоит. В этот час помощь богов очень нужна нам. Если росы нам враги, трудно будет устоять против их Солнечной Чаши. Но если нет — грех будет искать с ними войны. Грех перед Шипазом!

   — Вот видишь, ты ничего наверняка не знаешь, — ухмыльнулся мариец Эпанай. — Потому что ты только старейшина и выборный жрец. А я — колдун, с самими богами говорить умею.

Седеющие тёмные волосы обрамляли хитрое скуластое лицо Эпаная. На его поясе висели отлитые из чёрной меди уточки — знак Кереметя. Такие же уточки были вышиты чёрным на его белой рубахе, поверх которой был надет чёрный балахон. У Вардая, величавого седого старика, на поясе висели уточки из белого металла — знак Чам-паза, а на груди — древний бронзовый оберег: пять круглых блях, расположенных крестом, и на каждом — свернувшаяся клубком львица. Старейшина смерил колдуна презрительным взглядом:

   — Ты много чего умел и умеешь, Эпанай. Сначала — воровать у себя в селе, где тебя чуть на кол не посадили за конокрадство. Потом — разбойничать с целой шайкой. Потом, когда из-за раны не смог воевать, выучился колдовству.

   — Я не сам стал колдуном, меня керемети позвали. У моей души мясо с костей снимали, кости разбирали, в семи котлах варили. Тело моё чуть совсем не умерло. Потом душу снова собрали, семидесяти семи чародействам научили, обратно в тело вернули.

   — К бесам твоя душа и уйдёт после смерти. Этому меня не керемети учили, а дед мой — потомок скифских жрецов Неба и Солнца. Силён бесовский зов, но человек может ему не поддаться. И должен.

   — Человек? — Глаза Эпаная превратились в щёлки, ухмылка скривила рот. — А что такое человек? Чам-паз парился на небе в бане, вспотел, утёрся тряпкой и бросил её на землю. А Кереметь подобрал и обтёр человека, которого сам слепил из глины, песка и земли. Зачем твои светлые боги тому, кто родился от грязи и тряпки? Они далеко, на небе. А землю создал Кереметь. Нырнул чёрным гоголем на дно моря, вынес комок грязи, что сама собой росла...

   — Душа твоя грязна, Эпанай, ты и видишь всюду одну грязь. А ведь душу создал и вдохнул в человека Чам-паз. Твой бог сумел только испачкать её. А полотенце с неба украл — без него вышел бы у Кереметя человек не подобием божьим, а уродом; И землю из моря он поднял по приказу белого гоголя — Чам-паза, своего старшего брата. Бог добра далёк от земли? Потому он и послал на землю своего солнечного сына Ши-паза, чтобы тот правил людьми и учил их добру...

   — Вот-вот, — усмехнулся колдун ещё ехиднее. — Учил, мирил, исцелял, от непогоды оберегал... А потом Кереметь научил людей готовить и пить хмельное. Они и перестали слушать Ши-паза, а потом и вовсе убили. Зачем на земле такой бог? Пить не велит, блудить не велит — весело жить не даёт.

   — Солнечный бог воскрес и вернулся на небо.

   — А на прощанье сделал так, чтобы солнце стало греть в семь раз слабее, а зима сделалась в семь раз суровее. Выходит, мой бог к людям самый добрый: ничего им не запрещает. Даже светлым богам молиться. Только строгий: больших жертв требует, суровых.

   — Эрзяне твоему богу не молятся. И имени его в святых местах не поминают. И святилищ его у эрзян нет, — резко ответил Вардай.

   — Зато у марийцев есть. Разве далеко идти? Справляйте моление своим светлым богам. Только знайте: Кереметь тоже хочет жертвы. Человеческой! — Колдун гулко ударил в деревянный пол посохом с навершием в виде головы ворона. — Пять голов ему нужны: златоволосая голова царя росов, черноволосая — его жёны-воительницы, светловолосая — главного росского колдуна и головы двух росских ведьм. И ещё столько голов росских воинов, сколько сможете добыть.

   — С кем воевать — решаю я, а не ты, колдун, — нахмурил брови Тюштень.

   — Решай, — невозмутимо ответил Эпанай. — Только знай: не уважишь бога — поплатится всё племя. Поднимутся на эрзю все керемети: озёрный кереметь людей топить будет, домашний кереметь — скотину губить, летающий — избы жечь, подмостный — людей ночью с пути сбивать. А что натворят предгорный кереметь и новый кереметь — того и я не знаю: они самые злые, вредят во всём и каждый день.

Голос колдуна становился всё более зловещим, цепкие тёмные глаза шарили по лицам собравшихся и наконец остановились на царе.

   — Разве я враг тебе и твоему царству? — продолжал колдун. — Ты хотел сделать Ножа-Вар неприступным — я совершил обряд. Мог бы так же укрепить и твою столицу — если бы не противился Вардай. Сам не может и другим мешает.

   — Ты зарезал вдову с двумя детьми! — возразил старейшина. — Сделал их злыми духами, и оци теперь тоже требуют жертв.

   — Они сами согласились. Ради племени.

   — Если племя так себя спасает, светлые боги когда-нибудь отступятся от него, — покачал седой головой Вардай.

   — Говорила я тебе, сынок, не связывайся с этим чёрным вороном, — тихо сказала Арья царю.

Тюштень молчал. Больше всех чар жрецов его тревожила их власть над душами родов и племён. Марийские колдуны и мордовские выборные жрецы, служители светлых богов и Кереметя, — все они могли обвинить его, царя: не заботишься-де о наших племенах. Поощрять грызню жрецов было опасно: могли растащить на части с трудом созданное царство. А ведь он хотел ещё присоединить мокшан, чтобы возродить лесную державу Прябикасара... Царь решительно поднялся и произнёс твёрдо:

   — Если росы нам враги — Кереметь получит их головы. Моление справляйте здесь, в святилище Чам-паза. А ты, Эпанай, иди к себе в Ножа-Вар. Там ты уже посвятил сосновую рощу Кереметю, а здесь не мути воды. Выбирайте жрецов для моления, а я иду в поход!

Тюштень подошёл к окну и затрубил в медный рог, созывая воинов.

Дружина мокшан и Медведичей ехала левым берегом Суры. Лето уже кончилось, но было по-прежнему тепло. Царица Нарчатка, обычно раздражительная, была сейчас настроена весело и жизнерадостно. Эрзяне прятались по городкам, не смея напасть, — хорошо, значит, боятся Злой Царицы! Неуклюжие ухаживания Медведичей её забавляли, но уступать мохнатым храбрам она не торопилась. Любовников у неё и так хватало, а делить власть с мужчиной царица пока что не собиралась. Не так давно она была обычной застенчивой мокшанской девушкой. Потом — сарматский аркан и всё, что может изведать в степи красивая рабыня. Только вернулась она из степи воительницей — умелой, бесстрашной и безжалостной. Собрав дружину из самых отчаянных молодых мокшан, Нарчатка сначала подчинялась воеводе, отцу Паштени. Когда же он погиб в стычке с сарматами, прибрала к рукам его дружину и объявила себя царицей мокшан. Старейшины согласились — после того, как она взяла приступом пару городков.