Антон Орлов - Мир-ловушка

– Это сказки! – хлопнув ладонью по залитой вином скатерти, рявкнул Сасхан. – Люди мерзки и подлы, остановит их на этом пути только страх перед возмездием! Уж я-то знаю, поверь, странник… Я это знаю так, как никто другой. – На его распаренном покрасневшем лице появилось многозначительное выражение знающего человека. – Люди должны кого-то бояться, иначе они всех вокруг передавят. Мы придем в Урсабу, Либну и Мотонь с огнем и мечом и заставим их… поделиться с нищими… Ты поведешь армию! Я, Сасхан, тебе доверяю! Где ты живешь?

– Нигде.

– Во дворце поселишься, мы там живем, как короли. Воняет только, стервецы какие-то все углы зассали… Народ имеет право на месть королям, потому что много страдал, так говорит Титус. Но это же теперь мой дворец! Узнаю, кто нассал, – зверю отдам, мое слово закон. Пошли, странник… Эй, удальцы!

Он нетвердо встал, подбежавшие гвардейцы подхватили его под руки. Шертон вышел из трактира следом, изображая пьяного.

– Пошли, – повторил Благодетель. – Во дворец…

– Я после приду. Вечером. Хочу по городу погулять… Вечером будем пить?

– Будем пить… Это… С тобой два удальца пойдут, от греха…

Сасхан со свитой повернул к центру, Шертон в сопровождении двух гвардейцев побрел в другую сторону. Надо проветриться. Пожалуй, сейчас он слишком пьян, чтобы разговаривать с Нэрренират. И надо бы заранее выяснить, все ли с ней в порядке. Иногда и боги сходят с ума.

Когда начало темнеть, Шертон отделался от удальцов Сасхана. Несмотря на количество выпитого вина, он все еще намного превосходил обычных, нетренированных людей. Отметив дом с подходящими для его замысла балконами, нависающими над улицей, он свернул, сделал небольшой крюк по окрестным переулкам, потом внезапно ускорил шаги – и после нового поворота оттолкнулся от земли, ухватился за перила, перевалился на балкон. Сквозь зазоры меж вертикальными дощечками он видел появившихся из-за угла гвардейцев. Те оглядывались, ничего не понимая, потом отправились на поиски.

Немного подождав, Шертон спрыгнул на разбитую мостовую и чуть не поскользнулся, приземлившись. В голове шумело. В Верхнем Городе его снабдили амулетом с протрезвляющим заклятьем, но здесь, в мире-ловушке, этой штукой не воспользуешься. А жаль.

Бдительно озираясь, чтобы не нарваться на своих сопровождающих, он доплелся до зверинца, обнесенного заплесневелой кирпичной стеной. Перелез через стену. Перелез неуклюже – сторонний наблюдатель вряд ли сделал бы такой вывод, но, по меркам самого Шертона, после основательной пьянки с Благодетелем он был более чем не в форме.

За оградой стоял острый звериный запах, в темных клетках горели чьи-то глаза, там урчали, фыркали, шебуршились. А в кирпичной сторожке возле запертых на засов ворот светилось окно, прикрытое шторкой. Кто-то из служащих дежурит… Огонек погас – видимо, там задули свечу. Скрипнула дверь.

– Здравствуйте, – окликнул Шертон.

Интересно, что сделает сторож, обнаружив ночью на территории зверинца пьяного?

– Кто здесь? – Тихий голос пожилого человека.

– Посетитель. Я приехал издалека, хочу посмотреть на ваших животных. Не откажетесь поужинать? У меня есть кое-какая еда.

– Идите сюда, – позвал сторож, пошире распахнув дверь.

Повозившись с огнивом, он вновь зажег свечу, озарившую комнатушку с грубо сколоченным столом, двумя табуретами и дощатой лежанкой в углу. Шертон извлек из кармана пакет с печеньем и плитку шоколада.

– Угощайтесь, – предложил он хозяину, худощавому старику в поношенной форменной ливрее служащего зверинца. – У вас нет чего-нибудь от перепоя?

– Капустный рассол есть.

Старик ушел, вернулся с кувшином и щербатой глиняной кружкой. На его морщинистых бледных щеках темнели царапины, оставленные опасной бритвой, под левым глазом набухла паутинка капилляров. Взгляд мутноватый, усталый.

– Если пустите переночевать, я заплачу. Неохота пьяному куда-то тащиться на ночь глядя…

– Сюда-то вы как попали?

– Через забор. Меня зовут Арс Шертон.

Он налил себе холодного рассола и осушил кружку.

– Меня Паселей. Я тут теперь и за смотрителя, и за работника, и за сторожа… Из прежних один остался.

– А где остальные?

– Кто куда подались. Сейчас я кьянху заварю…

Кьянха – травяной настой на кипятке, широко распространенный в Облачном мире. Похож на чай. Паселей разжег закопченную медную жаровню в углу, поставил котелок. Шертон понемногу трезвел. За кьянхой с печеньем разговор наладился, и наконец он спросил, выбрав момент:

– Вам тут не страшно?

– Чего страшного-то? Звери не люди, худого не сделают.

– А как же адский зверь?

– А что зверь? Живет себе… – Старик насупился и замолчал.

– Он ведь людей ест?

Паселей продолжал молчать, сосредоточенно размачивая в кьянхе квадратик панадарского печенья. На его лице проступило выражение обиды.

– Простите, – сказал Шертон. – Я понимаю, что вы в этом не виноваты.

– И она не виновата! А про нее все только худое говорят… Что дают, то и ест. Иначе с голоду помрет, потому что ничего другого ей не дадут! Она этого не хочет, да из Обсидиановой ямы ей никак не выбраться, а железные запоры там такие хитрые, вовек не откроешь…

– Вы пытались ее выпустить?

– Найда хоть и зверь, а разумна. Негоже ее в яме держать.

– Как вы ее назвали?

– Найда. Собака у меня была, Найдой звали. Все-все понимала… Потом ее кто-то камнем зашиб, со зла. – Старик вздохнул. – Вот я и зову черного зверя Найдой. Ничего, откликается…

Итак, Нэрренират предпочла сохранить инкогнито. В ее положении это понятно… Однако то, что великая богиня согласилась на собачье имя, Шертона изрядно удивило.

– Я должен потолковать с ней. Потом, когда совсем протрезвею.

– Зачем? – Паселей насторожился. Его взгляд остановился на рукоятке меча, торчащей над плечом гостя. – Вы что же… убивать ее пришли? Думаете, она чудовище? Это люди к ней в яму людей кидают, а сама она никого не тронет! Она добрая! Когда мою внучку… – Его голос вдруг задрожал. – Ветяну мою… Двенадцать лет ей было… Только перед Найдой я и смог выговориться, а люди донесли бы… Что я, мол, враг нищей Халгаты, справедливыми революционными порядками недоволен…

Шертон молчал. Столько боли таилось за мутной поволокой усталости и печали, окутывающей его собеседника, что сейчас он не смел произнести ни слова, опасаясь еще больше разбередить открывшуюся рану.

Паселей тоже замолчал, уставился в угол.

– Я не собираюсь ее убивать, – выдержав паузу, сказал Шертон. – Она меня знает. Я пришел, чтобы освободить ее. Значит, запоры там сложные?

– Несусветно сложные! – встрепенувшись, начал торопливо объяснять Паселей. – Чернокнижное что-то… Защелкиваются легко, а потом не откроешь. Я не одну ночь возился, да все без толку. То ли какое-то особое слово наложено, то ли еще чего… И решетки не перепилишь, они заговоренные – любой инструмент враз тупится.