Сергей Шведов - Варяжский сокол

– Откуда ты знаешь?

– Я разговаривал с купцом Калидосом, который представляет Византию в Киеве. Кроме того, ромеи хотят оставить за собой Херсонесскую фему, не вступая в затяжной спор с каганатом. Надо решаться, Ицхак. Другого такого случая посчитаться с русами может и не представиться. А осаждать их крепости, доверху набитые ротариями, просто глупо. Достаточно нам урока, полученного под Варуной.

Про Варуну Карочею не следовало бы, пожалуй, заикаться. И Ицхак, и особенно каган Обадия очень болезненно переживали это давнее поражение. Пожалуй, именно это воспоминание и мешает им приступить к решительным действиям, а вовсе не нехватка сил, на которую они так любят ссылаться. В конце концов, каганат уже сейчас способен выставить стотысячное конное войско против двадцати тысяч русаланов. Преимущество пятикратное.

– Ты забываешь, что эти крепости поставлены с согласия кагана Тургана, а каган Обадия подтвердил заключенный с атаманами договор.

– Нет договоров, которые нельзя было бы разорвать, Ицхак, – недовольно поморщился Карочей. – Калидос от имени своего императора предлагает нам помощь в строительстве крепости на левом берегу Дона. Ромеи, как ты знаешь, умеют строить. Эта крепость заставит славян и скифов, живущих в Русалании, считаться с нами. Загвоздка только в ротариях. Но и эту трудность ромеи помогут нам разрешить.

– А князю Сагалу можно верить?

– Верить нельзя никому, Ицхак. И ты это знаешь не хуже меня. Но если этого требует польза каганата, я готов договориться даже с чертом.

– Как ты собираешься тайно перебросить к Матархе стотысячную рать? Стоит нам только двинуться с места, как об этом узнают в Русалании.

– А мы пошлем в Тмутаракань всего лишь двадцать тысяч хазар, во главе с тем же беком Ханукой. И уж конечно, русы такой рати не испугаются. Но там, где пройдут двадцать тысяч хазар, там могут проскользнуть и еще двадцать тысяч отборных кагановых гвардейцев. Вот они-то и станут для русов полной неожиданностью. Так же как и десять тысяч ромеев, переброшенных в Матарху морем. Скажу тебе по секрету, Ицхак, половина их уже там. Пока их переодели и разместили по дальним крепостям как наемников.

– Зачем же тогда князь Сагал присылал своего человека в Киев за поддержкой?

– Пускал пыль в глаза русам. Пусть думают, что повелитель Матархи, как утопающий, хватается за соломинку.

Шум в саду заставил Карочея умолкнуть и вопросительно глянуть на Ицхака. Жучин перегнулся через перила террасы и усмехнулся:

– Манасия с молодыми беками.

Младший сын кагана поднялся на террасу первым, неся на плечах смеющегося Богумила. Оба сопровождающих Манасию бека тоже захлебывались от смеха. Чему так радовались эти молодые люди, Карочей так и не понял, но, в конце концов, почему бы не посмеяться, когда за спиной у тебя неполных двадцать лет, а впереди – целая жизнь, полная приключений и наслаждений.

– Когда же поход, дядя Ицхак? – вопросительно глянул на улыбающегося Жучина Манасия и опустил на пол счастливого Богумила.

– Скоро, – улыбка сошла с лица каган-бека.

Богумил стрелой умчался прочь с террасы, а молодые беки, подчиняясь жесту хозяина, присели к столу.

– Рабби Иегуда сказал мне, что поход в Матарху – дело решенное, – сказал Манасия, кусая крепкими белыми зубами яблоко, каким-то чудом сохранившееся от прошлогоднего урожая до этой весенней поры.

Манасия вырос красивым, но совершенно не похожим на своего отца Обадию. Зато на Ицхака он походил разительно. Ничего удивительного в этом не было, поскольку Жучин приходился родным братом его бабушке. Вот только Карочей сильно сомневался, что у каган-бека были когда-то такие лучистые и наивные глаза. Ицхак к Манасии благоволил. Впрочем, этот простодушный и веселый парень пользовался всеобщей симпатией. В отличие от своего брата Езекии. Езекия уступал брату в росте и стати, зато превосходил его умом и силой характера. Настоящий сын своего отца.

– А что еще сказал тебе рабби Иегуда?

– То, что поход возглавит бек Ханука, – засмеялся Манасия. – Во всяком случае, рабби на это очень надеется. А от тебя, дядя, я жду твердого слова. Сколько же можно отделываться обещаниями?

– Состоится поход или нет, знает только один человек – твой отец, – строго сказал Жучин. – Он же решит, кто из его беков будет в нем участвовать.

– Но ты же можешь замолвить за нас слово, – обиженно надул губы Манасия. – За меня, за бека Кречислава и бека Аслана.

– Я замолвлю, – неожиданно сказал Карочей. – В ваши годы я уже дрался с арабами за Дарьялским перевалом.

– А я что говорю! – восхищенно прицокнул языком Манасия и поднял наполненный до краев серебряный кубок. – За будущую победу, уважаемые беки.

Впрочем, отпил Манасия совсем немного и тут же закашлялся. Судя по всему, молоко было для него более привычным напитком, чем вино. Об этом ему и сказал не без ехидства Ицхак.

– Если бы доблесть измерялась кубками выпитого вина, то самым великим воином в Хазарии был бы мой дядя бек Ханука, – мгновенно нашелся с ответом Манасия, чем вызвал новый приступ веселья за столом. В этот раз смех молодых беков поддержали и Жучин с Карочеем.

Когда молодые люди, довольные визитом, покинули террасу, Жучин укоризненно глянул на Карочея:

– А что я скажу его матери Рахили?

– Настоящего мужчину, Ицхак, у материнской юбки не удержишь. Неужели ты хочешь, чтобы этот прирожденный воин пошел по пути своего дядьки Хануки и стал посмешищем всех беков и ганов?

– Может, ты и прав, Карочей, но, в любом случае, у Манасии есть отец, который сам решит его судьбу.

И каган Обадия принял решение. Правда, к удивлению многих беков и ганов, он поставил во главе двадцатитысячной хазарской рати своего брата Хануку. И пусть в качестве беков Правой и Левой руки к нему были представлены опытные хазарские военачальники, выигравшие не одну битву, это решение кагана вызвало многочисленные пересуды. Карочей только плечами пожимал, когда знакомые ганы обращались к нему за разъяснениями, да кивал исподтишка на влиятельного рабби Иегуду, который вздумал покровительствовать Хануке. Двадцатитысячную рать бека Хануки провожали с величайшей помпой. О том, что рать отправляется в Матарху, дабы помочь тамошнему князю Сагалу отразить нападение русов, в Итиле знала каждая собака. Надутый Ханука, облаченный в доспехи, горделиво проехал по улицам стольного града. Беки и ганы, сопровождавшие его в походе, уныло трусили следом. Даже человек, не слишком опытный в военном деле, с сокрушением в сердце мог отметить, что снаряжение хазарских ратников оставляет желать много лучшего. И многим хотелось бы узнать, куда идут многочисленные поборы с горожан и окрестного населения, а также огромная дань, собираемая с племен не только Хазарии, но и Руси. Конечно, новый дворец кагана Обадии потребовал уйму денег, но неужели же остатков не хватило, чтобы снабдить доспехами всех без исключения хазар? А пять тысяч приданных Хануке печенегов и вовсе отправились в поход, щеголяя лишь засаленными халатами. Интересно, как они собираются воевать с закованными в сталь с головы до ног русами? Нас же побьют, люди добрые! Воевать – это ведь не законасы писать, до которых так охоч каган Обадия. Его законасы, видите ли, выше дедовских обычаев. Да когда ж такое было в благословенной Хазарии? Как пращуры наши жили, так и мы будем жить, а по его законасам пусть беки живут. Ишь, животы распустили, несчастных коней под их тушами аж шатает, а если на этих вояк еще и доспехи надеть, так они и вовсе с коней попадают. Шептались в городе и о том, что рать эта обречена, что поход затеян только затем, чтобы избавиться от нелюбезного сердцу кагана Хануки. Спору нет, бек Ханука своими пьяными кутежами и бесчинствами надоел уже и кагану, и всем горожанам, но других-то зачем губить? Ведь с Ханукой идут уважаемые беки и ганы, им-то с какой стати погибать из-за кагановой прихоти?