Сергей Булыга - Чужая корона

Приплыли. И там полно воды, прямо как море. Плывем по тому морю, на всякий случай держимся поближе к краю, там где еще кусты растут. А так пусто кругом. Плывем, плывем. Как вдруг…

О! Видим — нам лодка навстречу! В ней двое гребут, а третий просто так сидит. И этот третий…

Я его сразу узнал — анжинер! В нашей овчинной шапке, в нашем кожухе — день тогда был холодный — и опять в черных окулярах! Я вскочил, руку поднял, наши все сразу остановились. Ждут, не гребут. А эти будто нас не видят, плывут нам навстречу. Вот до них уже шагов пятьдесят, может, даже меньше… Потом там так: анжинер встал, поправил окуляры, своим что-то сказал, они тогда тоже остановились, отложили весла, взяли по багру и стали ими шарить по дну. Я не утерпел, кричу:

— Пан анжинер! Пан анжинер!

Эти перестали шарить, смотрят на меня. И анжинер на меня обернулся. Узнал, рукой махнул, отвечает:

— А, это ты, братец Демьян!

— Я и есть, — кричу ему в ответ. — Подобру ли плывешь?

— Можно сказать, что так, — он отзывается. — У меня все абгемахт. А как твои дела?

— По-всякому.

— Надо лучше работать, Демьян. Не лениться, — после он к своим повернулся, командует: — Шнель! Шнель!

Эти опять стали шарить баграми. А я опять кричу:

— Пан анжинер! А чего вы там ищете?

Он отвечает:

— Пана Стремку, вашего судью. Он же как еще ночью нырнул, так теперь до сих пор никак не выныривает. — И опять своим: — Шнель! Шнель!

Эти опять шарят, шарят…

О! И нашли! Подцепили, подтянули к борту и вытащили…

Утопшего стрельца! Ну, не всего вытащили, а только так, чтоб голова была видна и плечи. Утопший, он и есть утопший, а этот еще рыжий и мордатый… Но ан- жинер к нему склоняется, одной рукой берет его за волосы, а второй хлясь его по щекам, хлясь, хлясь, хлясь!.. И этот утопший зафыркал, зарыкал, захаркал, стал головой мотать, глазами хлопать! Ну, оживает человек!..

А анжинер:

— Пф! Пф! — кричит. — Болваны! Это не судья! — и ш-шах того стрельца обратно в воду! Стрелец и утонул, почти без пузырей.

А анжинер в лодке встал, руки об кожух вытер, командует:

— Меняем курс! Лево греби, право табань!

Эти опять берут весла, гребут. Теперь они уже от нас гребут. А быстро как! Я наполохался, кричу:

— Пан анжинер! Пан анжинер! У меня до тебя разговор! Подожди!

Он обернулся ко мне, ничего не сказал, только зубы оскалил. Ат, думаю, так и уйдет, ничего не сказавши!..

А вот не угадал. Он вдруг возьми да ответь:

— Я сегодня очень занят, Демьян, я спешу. Ты лучше после приходи ко мне в контору, там поговорим. А контора у меня в Кавалочках. Я буду ждать тебя, Демьян. Не придешь, я обижусь. Га, га! — а после плясь ладошкой по воде, плясь, плясь!..

И исчез. Ни его, ни лодки — ничего уже не видно. А следов, тех и подавно, потому что какие следы на воде!

Вот он уплыл, а мы сидим по лодкам, думаем. Долго мы тогда думали! А после вот что надумали: ни пана Стремку, ни его стрельцов искать уже не нужно, потому что если даже сам пан анжинер их не нашел, тогда нам подавно не найти. И это добро! Это первое. А второе вот что: он звал меня в Кавалочки, значит, туда нам и идти, но не сегодня, и это тоже добро, что не сегодня. А что! Ты сегодня туда только сунься, ага! Кавалочки — это, конечно, не Зыбчицы, но и туда этой зимой панов тоже набилось как грязи, и все с аркебузами. Так что туда идти можно только всем скопом, тут надо поднять деревень ну хотя бы с десяток. Но как ты их поднимешь, а? Вот язва Цмокова! Но, думаю, пока что ладно! Махнул я им рукой и велел возвращаться в Зятицу. Едем мы туда, я не гребу, я сижу, думаю, как быть, как поднимать народ, сдюжу я это или нет.

А сдюжил же! А если правду, так оно само собой сдюжилось!..

Нет, не само, а это анжинер мне тогда все. сдюжил. Тогда же было как?! Тогда, в тот самый день, его еще в семи других разных местах люди видели, и везде он искал пана Стремку, шарил багром по дну и все такое прочее, и еще при этом добавлял, что я, братка Демьян, пана Цмока откопал, Цмок вышел жрать панов и стрельцов, их подпанков, многих уже пожрал, а я, Демьян, пока что сижу у себя в Малой Зятице и силы собираю, чтобы потом идти на Кавалочки.

Вот тут ко мне народ и повалил! Идут из ближних деревень, из дальних, идут кто с косами, вилами, а кто даже с аркебузами, саблями, и все они говорят вроде того, что вот проснулся Цмок — и мы сразу к тебе, братка Демьян, теперь веди нас дальше, на Кавалочки. Га, это было добро! Валит ко мне народ и валит, в иной день до десятка приходило, и все это крепкие, жвавые хлопцы. Были и хлопы постарше, семейные, но таких, брехать не буду, было мало.

А из поважаных, заможных братков ни один не пришел! Хлопцы мне про них так говорили, что они, эти заможные, тоже все за меня и за Цмока, они тоже, когда будет надо, поднимутся, а пока что, говорят, им надо еще собраться, приготовиться. Ат, будто я такой дурень, будто я ничего не понимаю. Я все понимаю! У нас народ какой? Каждый сам за себя, каждый только своим умом живет, только свое хозяйство держит. А тут вдруг я! А кто я им такой? И что им те Кавалочки? Что там будет, еще неизвестно, а голова у каждого только одна, второй уже не вырастет. Вот потому и собирается ко мне только всякая голота и босота, которым нечего терять, которых дома ничего не держит, а в головах нет ничего, только одно: «Давай панов месить!» Идут они ко мне, я их встречаю, принимаю, про анжинера, про Цмока рассказываю, потом даю лопату посмотреть, кровь с лопаты стираю, кричу: все, кончилась их власть, и больше никакой власти не будет, только Цмокова, а самому мне ничего не надо, мне только бы дойти до Глебска и там последнего пана в дрыгву замесить!

Вот так было тогда, хлопцам такое было до сподобы. А еще им до сподобы было то, что их, таких зуховатых и хватских, собрали целый выгон (а мы селили их на выгоне, в землянках), и была им там вольная воля. Что они хотели, то и творили: хотели — гуляли, хотели — ходили стенка на стенку, потом опять садились и гуляли себе дальше. Но вот сошлось их уже столько, что наш войт Максим не выдержал и говорит:

— Демьян, чего ты ждешь? Гляди, вода уже сошла, гати открылись. Веди их от греха подальше!

— А ты?

— Что я? — он говорит. — А кто тогда на Зятице останется? А если гайдуки вдруг нагрянут?!

Ат! Я же говорил, какой у нас народ! Вот и наш Максим такой же, его ничем с места не стронешь. Но, с другой стороны, он же верно говорит: вон уже сколько их при мне, их уже больше сотни, может, их даже две! А тут еще прибежал из Кавалочков один верный человек и сказал, что там уже все готово, там нас уже ждут. Ну, мы и пошли.

Да, вот что еще. Когда мы выходили, дед Бурак отозвал меня в сторону и говорит:

— Демьяшка, а твоя лопата всегда вся в крови. И сколько ты ее ни утирай, а она опять кровавая. Так это?