Леонид Крестов - Сеть созвездий

   - Не прикидывайтесь невинными овечками, леди. - Сурово нахмурил брови офицер стражи, имени которого я так и не удосужилась запомнить. - Слезами нас не проймешь, поднимайтесь! - Еще ближе придвинул он алебарду и я заметила, как его руки едва заметно трясутся. - Без фокусов! Живо! Вы и так уже успели наделать здесь порядочно шума. - Продолжал настойчиво требовать он, но в суровом тоне то и дело проскакивали панические нотки, и взглянув в лицо стражникам я к своему собственному удивлению обнаружила, что под масками холодной невозмутимости, которые все они так старались сохранить на своих лицах, прятался плохо скрываемы и выбирающийся наружу сквозь напуганные глаза, ледяной страх, от пребывания в ветхом доме сотрясаемом неведомой бурей прямо под стенами. Стражники, не смотря на свое численное превосходство, кажется, боялись нас куда больше, чем мы их, после всего увиденного в залитой кровью таверне и здесь, посреди расчерченного непонятным узором пола и парочкой трупов, словно бы принесенных в жертву могущественным демонам Преисполни, они не рисковали приближаться к нам достаточно близко, держась на расстоянии длинны своих алебард и мечтали поскорее оказаться, как можно дальше от этого зловещего места, словно бы боялись быть проклятыми парочкой ведьм.

   - Приготовься бежать, - тихо и едва слышно шепнула я Олисии, демонстративно подняв руки вверх, показывая свою безоружность, и медленно начала вставать с пола.

   Конечно идея броситься на целый десяток стражников разом, была просто безумной и явно самоубийственной. Даже если не вспоминать об вывихнутом плече, горящей огнем лодыжке и смертельной усталости, ни единого шанса справиться со всем патрулем разом у меня не было, но я и не рассчитывала вырваться на свободу живой и невредимой. Эльфийский яд, разбегающийся по моим венам, от ужаленной шипами ноги, уже делал свое черное дело, и я ни сколько не сомневалась, что не протяну даже до вечера. Любой очередной приступ мучавшего меня все сильнее удушья, мог оказаться последним и рано или поздно должен был отправить меня в могилу. Не питая никаких особых иллюзий и не лелея в душе надежд на собственное чудесное спасение от смерти, я надеялась лишь дать сестре возможность уйти. Ждавший ее недалеко от дома конь, позаимствованный из экипажа, и всего лишь жалкие полторы лиги, отделяющие окраину города от спасительной желтой мглы, могли подарить сестре весьма надежный шанс на спасение. Уйдя в туман, можно было исчезнуть бесследно, навсегда растворившись в Междумирье и укрывшись в одном из множества заполняющих его миров, оставить всю городскую стражу ни с чем.

   Надеясь, что хотя бы в этот единственный и наверное последний раз, Олисия все же послушается моего совета и броситься прочь, вон из дома, я резко обеими руками ухватилась за древко направленной мне на грудь алебарды офицера, и что было сил, после долгой и бессонной ночи, толкнула ее на него. К счастью трясущийся под ногами пол сыграл мне на пользу, и получив неожиданный толчок в живот, глава стражников согнулся, рухнул назад, сбив при этом еще парочку не расторопных защитников порядка.

   - Давай! - Рявкнула я сестре, и не тратя времени даром приложила еще одного, ближайшего парня, в защищенный шлемом висок, древком оставшегося у меня в руках казенного оружия.

   Еще один стражник отлетел к стене и врезавшись в камень лицом, упал в низ, но остальные, надо отдать им должное, не растерялись и не бросились прочь, словно перепуганные голуби из-под ног несущегося прямо на них человека. Ближайший к двери знакомый мне Ен, успевший схватить меня на лестнице в таверне Триеры, бросился Олисии на перерез, и прежде чем сестра смогла выскочить из комнаты в коридор, отправил ее обратно тяжелым ударом эфеса своего меча, прямо в лицо.

   Вскрикнув от боли сестра отшатнулась назад и получив еще один удар древком алебарды сзади, под колени, тут же рухнула в низ не в силах сопротивляться.

   - Они нужны нам живыми! - Верещал с пола командующий офицер, пытаясь подняться и прежде чем сестру успели скрутить, заломив ей руки за спину, я попыталась броситься к ней на помощь, но не успела сделать и пары шагов. Новый приступ удушья обрушился на меня столь внезапно, что я даже выпустила из рук спасительную алебарду, и захрипев, не в силах набрать в грудь хоть сколько ни будь спасительного воздуха, медленно опустилась на колени, словно самолично сдаваясь в руки закона.

   Так плохо как в этот раз мне еще не было. Горло, словно бы распухшее изнутри, горело огнем, из выпученных от мучения глаз потекли крупные слезы, а свист и хрип, вырывающиеся из моей гортани, смогли бы наверное напугать даже то, во что недавно превратился Диор. Руки и ноги тряслись, словно у припадочного больного, и я не могла даже прикрыться, когда озлобленные попыткой моего бегства стражники оказались рядом и принялись вымещать свои страх и злобу тяжелыми ударами сапогов. Катаясь по полу не в силах подняться, я чувствовала, как сознание медленно начинает покидать мою голову и уплывает в спасительную и безмолвную темноту, где нет ни ударов ни боли, ни страданий от отсутствия кислорода, где хорошо и спокойно и вовсе не надо делать хоть что-то, а можно спокойно расслабиться и забыться, растворившись в небытие.

   В те последние мгновения я не страшилась подступившей ко мне в плотную собственной смерти и лишь корила себя за все совершенные за последние часы роковые ошибки. Если бы я только не пустила сестру к женишку, настояв на своем, все сейчас могло бы сложиться иначе. Я не умирала бы здесь, избиваемая стражами порядка, Миласа могла бы быть по-прежнему живой и здоровой, а Олисия не лишилась бы всех кого любит, и не обзавелась бы тяжкими обвинениями в многочисленных ночных убийствах.

   Все это было чертовски неправильно и дьявольски несправедливо. Уходя из жизни я даже чувствовала себя виноватой, что так и не успела помочь Олисии и умирая, бросала ее здесь совершенно одну, словно трусливо сбегая из суровой действительности и всех переполняющих ее тяжелых невзгод. Я должна была во что бы то ни стало остаться рядом и помочь ей пережить это черное время, подставив плече и разделить тяжелое горе, но вместо этого бросала сестру на произвол судьбы и это заставляло меня ненавидеть саму себя так, словно бы это я была виновна во всем случившемся, и лично подставила ее во всех обвинениях, расправившись с целой толпой близких и дорогих ей людей.

   Катаясь по полу я, изо всех оставшихся сил, судорожно старалась увидеть сестру хотя бы краешком глаза, и пыталась прохрипеть ее имя, но горящее словно огнем, пересохшее горло и распухший язык, отказывались подчиняться моей воле и не желали издавать нужные звуки. Все что я могла это бессвязно хрипеть, откликаясь на новые пинки и удары.