Оксана Панкеева - Дороги и сны

— Пако, господин.

— Отлично. Покажите нам кабинет бухгалтера и можете продолжать работу.

По дороге Шеллар украдкой покосился на министра. Брат Вольдемар по-прежнему старался держаться подальше от окультуренного лесного чудовища.

Юный протеже господина Пуриша старательно скрипел пером, подсчитывая очередные убытки. К визитам министра он уже, видимо, привык, а вот Шеллара не ожидал увидеть. Слишком уж явно занервничал, запнулся на приветствии и без особой надобности вдруг принялся протирать очки.

— Вот, — с неуместным пафосом начал брат Вольдемар, — теперь вам уже не удастся вилять, обманывать и уклоняться от разговора! Извольте доложить вашему хозяину…

— Прошу вас, — мягко, но решительно перебил его Шеллар. — Позвольте, я сначала сам разберусь. Итак, Лукас, что вы можете мне доложить?

— Ох, вы ведь сами, наверное, знаете, ва… э-э-э…

— Обращайтесь ко мне «господин советник». Судя по профессиональному выражению вашего лица, вы намеревались доложить о катастрофических убытках?

— Разорение, господин советник, полное разорение! — запричитал бухгалтер с таким неповторимым страданием в голосе, словно собирался впарить уважаемым посетителям какую-нибудь ненужную безделушку по цене четверки лошадей.

Шеллар поторопился пресечь ненужное представление на первой же фразе:

— Хорошо, потом покажете мне баланс за прошедшую луну и первую неделю текущей, я сам оценю масштабы «разорения». А сейчас извольте объяснить, почему министр изящных искусств катается в наш театр, как проситель в канцелярию, и уже неделю не может увидеться ни с кем из руководства.

— А из руководства только вы и остались, — грустно поведал юноша, не торопясь выходить из образа. — Маэстрина Ольга пропала без вести, вы, наверное, сами знаете…

— Не то чтобы пропала, — уточнил Шеллар, — и не совсем без вести, но руководить театром, находясь под стражей, в самом деле затруднительно, в этом вы правы.

Брат Вольдемар навострил уши.

— Это что же, та самая?… — начал он, но советник тут же вмешался. Не для того он тут сливал информацию, чтобы ею пользовался кто попало.

— Да, та самая, однако вам это ничего не даст. Если вы явитесь к господину наместнику и предложите выпустить из-под стражи его наложницу, чтобы она могла руководить театром, он вас, мягко говоря, не поймет. Продолжайте, господин Лукас.

Мальчишка не дрогнул. Он все понял, все уловил, но даже не показал виду, что его это заинтересовало или расстроило.

— Маэстро Карлос заболел, — доложил он. Как-то слишком заученно это прозвучало, что-то не так с этой болезнью…

— Чем? — уточнил Шеллар.

— Вы же знаете, у маэстро больное сердце…

Врет. Конечно, брат Вольдемар может и здорового человека до инфаркта довести, но тут что-то другое. Скорей всего, ранимого маэстро просто оберегают от встреч с министром, но вот повод для этого выбрали ну совсем неподходящий. Можно подумать, брата Вольдемара остановит чья-то там болезнь и он преисполнится сострадания и такта. Да не сегодня завтра этот деятель припрется к Карлосу домой, невзирая на его состояние…

— Сдается мне, господин Лукас, вы нам изволите фиалки за уши совать. Про больное сердце вы можете рассказывать брату Вольдемару, но я-то прекрасно знаю об истинных недугах маэстро Карлоса, и при всем моем уважении к вашим добрым намерениям мне все же стоит сказать правду. Я тоже глубоко сочувствую маэстро и не стану рассказывать на каждом углу о том, как он ловил в зрительном зале полярных белок или спасался от несуществующего пожара. У него опять белая горячка?

Парень тяжко вздохнул и обреченно кивнул:

— Он никого не узнает. Вы не подумайте, ребята от него все спиртное спрятали, он не пил уже неделю, но так и не пришел в себя. Ему кажется, что он в Мистралии, он путает сиделку со своей женой, актеров — с той, старой труппой… Полярных белок, правда, не ловит, но теперь ему везде мыши чудятся. — Молодец, действительно молодец. Все понял.

— Вот видите, брат Вольдемар, почему вам казалось, будто вас обманывают, — добродушно улыбнулся Шеллар, набивая трубку. — Господа любят своего главного режиссера и стесняются говорить посторонним людям о его… скажем так, не вполне пристойном недуге. Маэстро — алкоголик и в периоды запоя становится полностью неадекватен. Кто у нас еще остался? Хореографа трогать не будем, старушке за восемьдесят, и разбирается она только в танцах. Дирижер?

— Маэстро Вольф нашел другую работу, — грустно поведал бухгалтер. — Он обещал приходить в дни спектакля, если потребуется, но… Вы же знаете… У нас в репертуаре всего две готовые пьесы, из которых давать мы можем только одну, так как потеряли одного из ведущих актеров. У нас получается один спектакль в неделю, да и то зал полупустой. Словом, разорение, господа, чистое разорение…

— Итак, брат Вольдемар, — подвел итог Шеллар, не позволяя страдальцу завести «плач дядюшки Цыня» по второму кругу, — мы выяснили, что из руководства театра в вашем распоряжении имеюсь только я. Что вы хотите мне сказать в связи с этим?

Брат Вольдемар толкнул речь. Похоже, он произносил ее уже несчетное количество раз и барабанил как молитву. Лично Шеллару было глубоко начхать на его дурацкий пафос, многозначительные паузы и завуалированные угрозы, но если то же самое пришлось выслушать Карлосу… Маэстро запросто мог и сердечный приступ схлопотать, и запить, и покончить с собой. Надо будет потом все-таки выяснить, что же с ним на самом деле случилось.

Терпеливо дождавшись, когда министр выдохнется и умолкнет, Шеллар небрежно выбил трубку и поинтересовался:

— И что вы хотите конкретно от меня?

— Как — что? — захлебнулся негодованием брат Вольдемар.

— Простите, но то, что вы изложили, я прекрасно знаю без вас. Меня интересует не теория, а конкретные действия.

— Ну… — С конкретными действиями у непризнанного поэта дела обстояли не так блестяще, как с вдохновляющими речами. — Для начала выгоните этого алкоголика и найдите на его место благонадежного человека, пересмотрите репертуар…

— Как вы это представляете? Я должен бросить свою основную работу и заниматься кадровыми вопросами в убыточном театре? Вы у нас специалист по изящным искусствам, вот вы ими и занимайтесь. Между прочим, это заведение даже не является моей личной собственностью, оно принадлежало короне, и я им владел до тех пор, пока был королем. В настоящее время как основные средства, так и оборотные принадлежат ордену. Если вы желаете, чтобы я принимал участие в управлении театром, этот вопрос следует согласовать на высшем уровне, но даже тогда я смогу вам помочь только в материальной сфере. Художественная часть все равно останется в вашем ведении, поскольку я в этом попросту не разбираюсь.