Вадим Арчер - Выбравший бездну

Ровный голубой пол Исмара светился холодноватым светом. Как обычно, портал находился в одном из фокусов прозрачного овального купола. Маг вышел оттуда и сделал несколько шагов по направлению ко второму фокусу Как он и ожидал, там размещался чертеж самой могущественной мандалы карт Таро — Чаши Судьбы.

Каждый жребий мандалы отмечался белым пятном, на котором была начертана руна с его именем. Маг пробежал глазами по рунам — «Утро», «Вечер», «Полдень», «Полночь» и два итоговых жребия — «Достижения» и «Утраты». Он повел глазами вправо, на восток, где понемногу выползал из-под горизонта Аал.

Пора, сказал он себе, увидев первый луч светила. Вынув из-за пазухи колоду, он тщательно перетасовал ее, подержал немного в руках, фиксируя внимание на настоящем людского мира, ради которого выполнялся данный расклад. Что там творится сейчас?

Затем он положил колоду на левую ладонь и стал рассылать карты на жребии, в определенной последовательности, которую он извлек из Плана. Гладкие прямоугольнички взлетали в воздух и ровно ложились на привычные места, рубашкой вверх. До поры они хранили свою тайну.

Когда расклад был закончен, Маг приподнял обе ладони вверх, командуя картам выстроиться в воздухе по слоям. Они поднялись над полом, каждая следующая карта стопки над нижней, верхние — на уровне груд Мага. Тот повернул руки ладонями вниз, и карты послушно перевернулись, открывая расклад.

Теперь ему были хорошо видны все тринадцать слоев. Бросив взгляд на оставшуюся карту и удостоверившись, что она не несет никакого важного значения, Маг сосредоточился на изучении мандалы.

Карта «Мир», символизирующая в этом раскладе людской мир, легла в первом слое жребия Полночи. Увидев ее положение, Маг понял, что Императрица встревожилась не зря. Люди были обречены на застой и бесследное исчезновение в конце пробуждения. Можно было с уверенностью сказать, что при таком жребии все многотысячное человечество не породит ни одного творца.

Маг пробежал глазами по слоям, отыскивая, где легли карты Властей. Император на жребии Утрат, в седьмом слое — мощное противодействие. Жрица на Вечере, двенадцатый слой, перевернутая — конкуренция, тайная зависть. Здесь же Воин, в третьем слое — слабая позиция, требуется думать, а за рыжим этого грешка никогда не водилось.

А вот и его карта — жребий Утра, первый слой. Неспроста он решил разложить мандалу рано утром. Над ним, во втором слое размещалась карта «Отшельник». Какой-то неизвестный союзник? Маг вдруг догадался, что это Геката, вручившая ему карты, — она подходила под смысл «Отшельника». А Императрица… Маг нашел ее на Полдне — неудачная, пассивная позиция. По крайней мере, для людей.

Внимательно изучив остальные карты. Маг пришел к неизбежному выводу, что вмешательство необходимо. По правилам Чаши Судьбы он мог менять местами слои, а также вращать их в обоих направлениях. Одно направление, правда, сразу отпадало — вращение против хода светила замедляло человеческое время, а вместе с ним и развитие людей. Зато другое направление выглядело многообещающим. Если определенные слои — допустим, третий и пятый — передвинуть немного вперед, человеческое время ускорится. Правда, меньше людских поколений пройдет до конца пробуждения, зато возрастет скорость развития каждого поколения.

И разумеется, нужно увести карту «Мир» с Полночи. Где же ей самое подходящее место? Конечно же, Вечер! Самостоятельное развитие, никакой оглядки на внешние авторитеты! Кроме того, нужно ослабить позиции Жрицы и Императора…

Маг с увлечением завращал слои, пока не добился обнадеживающей картины. Если влияния расставить так, человеческое время ускорится, люди отвернутся от своих прежних богов и начнут самостоятельное развитие. И тогда все будет зависеть только от них. Тогда они получат то, что смогли заслужить сами.

Взгляд Мага наткнулся на карту «Отшельник». Ее новая позиция означала, что Геката выйдет на свободу. Интересное побочное следствие… Однако он не мог совершить одни изменения, не совершая при этом других. Может, ничего страшного — на последней встрече она не показалась ему безумной.

А где же оказался он сам? Увлекшись устройством судьбы человечества, он забыл про себя. Вот она, его карта — на жребии Полночи, в первом слое. Гадкая позиция. А что там сверху?

Добрую половину полуночной стопки накрывала карта «Бездна», обращая в ничто все, что лежало под ней. И его, Мага, тоже. Там же, где прежде лежала карта Мага, теперь кривлялся и хохотал «Шут». Человечеству предстояла трудная судьба — но разве она бывает легкой?

Маг еще раз проверил мандалу. Да, все сходится. Все сработает по его намерению, но только сам он отправится в Бездну. Неужели это единственный расклад? Он еще раз лихорадочно пересмотрел слои. Да, единственный. А чего он хотел? Разве он не знал, на что идет? Разве он не догадывался, чем это кончится? Но теперь, глядя на собственную, начертанную в раскладе судьбу, он понял, что до последнего надеялся улизнуть от неизбежного, вывернуться, уйти, как когда-то уходил от наказаний за всякие мелочи. Впрочем, он еще мог изменить расклад.

— Все, — скомандовал он картам. — Выполняйте.

По возвращении из Исмара он долго сидел в своем привычном кресле, глядя перед собой широко раскрытыми, невидящими глазами. Только что впереди у него была вечность, а теперь? Сколько ему еще оставалось времени — дней, часов, мгновений, — пока Посох Силы не призовет его в Вильнаррат для неизбежного приговора? Однако он чувствовал в себе такую тишину, такой покой, словно выполнил наконец-то главное дело своей жизни.

Ради чего принес он эту жертву, ради чего швырнул он под ноги судьбе свое бессмертие? Ведь не было никакой гарантии, что эти суетные обитатели маленького голубого шарика найдут в себе достаточно стремления пробиться к высшим мирам. Но разве это было главным? Нет, главным было то, что он освободил их, избавил их от добрых попечителей, дал им право на собственный выбор. Он дал им право сотворить самих себя.

Теперь он тоже был смертным, как и они. Теперь он тоже сознавал, что каждое следующее мгновение может оказаться для него последним.

Теперь он тоже смотрел на небо, на горы, на поднимающийся над горизонтом Аал с ощущением, что, может быть, он видит все это в последний раз. Во всем был привкус мимолетности, острый и сладостный, заставляющий понять, что там, в человеческом мире, он только играл в смертного, как бы добросовестно ни прикидывался одним из них.

Вот, значит, как ощущали это люди! Но, может быть, он ощущал это еще острее, потому что они рано осознавали свою бренность и постепенно привыкали к ней. Давным-давно надоевшие виды Аалана вдруг стали для него новыми и яркими — жаль, что ненадолго.