Джордж Мартин - Грёзы Февра

Наконец он снова уснул.

– Эбнер. – Ворвавшийся в сон шепот разбудил его. – Эбнер, – снова прозвучал зовущий голос, – впусти меня.

Эбнер Марш резко сел. На его балконе стоял Джошуа Йорк и постукивал бледными пальцами покрытой шрамами руки по стеклу.

– Подожди, – сказал Марш.

За окном по-прежнему царила тьма, и дом был погружен в тишину. Джошуа улыбнулся, когда Марш выбрался из постели и, ковыляя, направился к нему. Его лицо покрывали трещины, мертвая кожа местами свисала лоскутами. Марш открыл балконную дверь, и Джошуа вошел в комнату. На нем был белый костюм, теперь перепачканный грязью и помятый. Только сейчас, когда Джошуа оказался в помещении, Марш вспомнил о пустой бутылке, которую выкинул в реку. Он резко отшатнулся.

– Джошуа, ты не… тебя не мучит жажда?

– Нет, – успокоил Джошуа Йорк. В открытую балконную дверь ворвался ветер и взметнул складки его серого плаща – Я не хотел ломать замок или бить стекло. Не бойся, Эбнер.

– Тебе, я вижу, лучше, – заметил Марш, глядя на него.

Хотя губы Йорка еще оставались потрескавшимися, и глаза смотрели из глубоких темно-лиловых глазниц, в целом его состояние значительно улучшилось. В полдень он выглядел не краше покойника.

– Да, – ответил Джошуа. – Эбнер, я хотел сказать тебе, что ухожу.

– Что? – ошарашенно спросил Марш. – Ты не можешь никуда уйти.

– Я должен, Эбнер. Они видели меня, я имею в виду хозяев плантации. Кроме того, меня никогда не лечили доктора. Завтра я буду совершенно здоров. Что они тогда подумают?

– А что они подумают, когда утром принесут тебе завтрак и увидят, что от тебя и след простыл? – поинтересовался Марш.

– Разумеется, они удивятся. Тем не менее объяснить это будет несложно. Ты тоже можешь прикинуться удивленным, Эбнер. Скажешь им, что я поднялся и ушел, по-видимому, в лихорадке. Меня никто не найдет.

– Валерия умерла, – промолвил Марш.

– Да, – вздохнул Джошуа. – Там снаружи стоит фургон с гробом. Для нее, как я понял. – Он горестно покачал головой. – Я подвел ее. Я подвел всех моих людей. Нам не следовало брать ее с собой.

– Валерия сама сделала свой выбор, – сказал Марш. – Во всяком случае, она освободилась от него.

– Освободилась, – с еще большей горечью в голосе произнес Джошуа Йорк. – Неужели такую свободу я принес своим сородичам? Жалкое подношение. Какое-то время, до того, как Деймон Джулиан вошел в мою жизнь, я смел мечтать, что в один прекрасный день Валерия и я станем возлюбленными. Только не так, как это происходит у моего народа, в кровавом разгуле. Я надеялся, что наша страсть родится из нежности, любви и взаимного желания. Мы говорили об этом. – Вокруг его рта образовались горестные страдальческие складки. – Она верила в меня, а я погубил ее.

– Черта с два, – возразил Марш. – Перед кончиной она сказала, что любила тебя. Ее не заставляли идти с нами, она сама этого захотела. Нам всем приходится выбирать… Она была очень красивой.

По телу Джошуа Йорка прошел озноб.

– «Она идет в своей красе, как ночь», – произнес он тихо, опустив взгляд на сжатые кулаки. – Иногда я спрашиваю себя, Эбнер, настанет ли когда для моего народа его час. Ночи исполнены крови и ужаса, но дни беспощадны.

– Куда ты пойдешь? – спросил Марш.

Лицо Джошуа помрачнело.

– Я возвращаюсь.

Марш нахмурился.

– Возвращаешься?

– У меня нет выбора.

– Ты же только что бежал! – воскликнул Марш. – После всего того, что мы пережили, чтобы освободиться, ты не можешь вот так подняться и вернуться. Подожди, укройся в лесу или в городе. Когда я уйду отсюда, мы где-нибудь встретимся с тобой и придумаем, как вернуть пароход.

– Опять? – Джошуа покачал головой. – Знаешь, со мной была одна история, о которой я тебе не рассказывал. Случилось это очень давно, в первые месяцы моей жизни в Англии, когда красная жажда регулярно посещала меня и выталкивала на улицу в поисках жертвы. Однажды ночью я отчаянно боролся с ней и не справился. Я бродил по ночным улицам города и встретил парочку. Мужчина и женщина куда-то спешили. Обычно на таких прохожих я старался не обращать внимания и искал одиноких странников, так было безопаснее. Но меня одолевала дикая жажда, и даже с большого расстояния я видел, как хороша собой женщина. Она влекла меня, как огонь влечет мошкару. Я напал на них из темноты, схватил мужчину за шею и вырвал ему горло, во всяком случае, так я думал. Я оттолкнул его в сторону, и он упал. Это был здоровенный детина. Я заключил женщину в объятия и приник ртом к ее шее, очень нежно. Глаза мои заворожили ее, она не двигалась. Я только вкусил первые капли горячей и такой сладкой крови, когда меня сзади схватили и оторвали от моей жертвы. Это был тот мужчина, ее спутник. Оказывается, я не убил его. Шея у него была могучая, жирная и мясистая, я только нанес рану. Хотя текла кровь, он мог держаться на ногах. Мужчина не произнес ни слова, а кулаком со всего размаху и с силой, достойной чемпиона, ударил меня прямо в лицо. Удар оглушил меня и рассек бровь. В голове все смешалось. Когда тебя отрывают от жертвы, всегда испытываешь головокружение и теряешь ориентацию. Мужчина снова ударил меня, и тогда я бросился на него с кулаками. Он тяжело грохнулся о землю. Щека у него была рассечена, и один глаз наполовину выбит. Я снова повернулся к женщине и приник губами к открытой ране. Но он опять поднялся и кинулся на меня. Я сбросил с себя его руку и практически вырвал ее из сустава, ударом ноги я сломал ему голень. Он упал. На этот раз я не спускал с него глаз. Он снова, превозмогая боль, встал и, подняв кулаки, двинулся на меня. Еще дважды сбивал я его с ног, и дважды он поднимался. Наконец я сломал ему шею, и он испустил дух. Потом я убил и женщину.

Долго еще я не мог забыть о них. Наверное, он понял, что я не человек в полном смысле слова. Несмотря на свою немалую силу, он не мог не осознавать, что не годится мне в противники, ни по силе, ни по скорости, ни по одержимости. Охваченный лихорадкой жажды и красотой его спутницы, я не добил свою первую жертву. Он мог бы уцелеть. Он мог убежать. Он мог позвать на помощь. Он мог улучить момент и найти оружие. Однако ничего такого он не сделал. Увидев, что его спутница оказалась в моих руках, что я сосу ее кровь, он не мог ни о чем думать, а только бросался на меня с кулачищами. Потом я невольно восхищался его силой, его безумной отвагой, любовью, которую он наверняка испытывал к той женщине.

Но, Эбнер, несмотря на все это, он был глуп. Он не сумел ни спасти свою даму, ни спастись сам.

Ты напоминаешь мне того человека, Эбнер. Джулиан забрал у тебя твой пароход, а ты думаешь лишь о том, чтобы вернуть его. Ты упорно продолжаешь вставать на ноги и бросаться на противника с кулаками, а Джулиан продолжает посылать тебя в нокдаун. Однажды ты не сумеешь подняться, Эбнер. Остановись, брось бесцельные попытки!