Шепот крови (СИ) - Мирослава Драгович
Мириам проклинала себя за то, что подпустила к себе Галена. Один резкий рывок — и она утонет в оглушительной песне его черной крови. Серебро переплелось вокруг пальцев Галена, и вопреки своей воле девушка встала, опрокинув бокал, и темное словно багровая кровь вино заструилось на пол.
— Впусти в душу скверну, и только так обретешь свободу и истинную силу. Ты принимаешь мой дар?
Еще одно движение руки и Мириам была вынуждена приподняться на цыпочки, и оказаться к Галену еще ближе. Она судорожно вцепилась в его пальцы в попытке высвободиться, а он — в ее губы. Этот поцелуй был пропитан ядом. Мириам оцепенела, силясь вновь вернуть себе волю, но та плавилась, как лед. До тех пор, пока она краем сознания, рвущегося прочь от цепких чар Галена, не ухватилась за мысли о Моргане.
Они были разительно похожи, и Мириам осознавала его темную сторону, но он не отдал той душу до конца, даже пораженный скверной. Оттого она простила бы Моргана даже теперь, лишь бы он оказался жив. Но бежать, вырваться из рук Галена было невозможно — он крепко сжимал ее медальон. Мириам кожей могла ощутить, сколь страстно он возжелал заполучить ее и объявить своей маленькой победой. Она попыталась осторожно вынуть нож, оставшийся на поясе, но он перехватил ее ловкие пальцы и поцеловал их.
— В Доме Тени нет магии, если вдруг надумаешь меня сжечь, — он пристально заглянул ей в глаза, прежде чем заставить сделать несколько шагов к нему, и сбросил с нее накидку.
Мириам рискнула было проверить его слова, но не уловила в себе ни капли теплоты огня. Непостижимым ей образом Гален очистил это место от любой магии, и каждый отступник представалперед ним лишь человеком. Как и она теперь. Так он добивался равенства или проявлял осторожность — было сложно разгадать.
Она почувствовала, как в спину уперся стол. Поцелуи Галена спустились к ее шее, цепочка медальона соскользнула с его руки, и он подхватил ее под бедра, усадив на ворох писем.
Без магии Мириам была просто девушкой. Ее охватил стыд за сбившееся дыхание, за то, как запылало лицо, какой беспомощной она оказалась перед ним. Гален окончательно выпустил ее медальон, но ноги больше не касались пола, а его пальцы все больше запутывались в ее волосах.
— Отпусти меня, — дрожа всем телом прошептала она. — Так не должно быть.
— Останься. Тебя гонит прочь только долг, но я вижу, что желаешь ты совсем иного, — его глаза сияли дерзкой усмешкой, пока он скользил губами по ее ключице. — Как же Птицелов? Останься. О, всевышняя Тьма!
Тихо смеясь, он прижал запястье Мириам к губам.
— Будь со мной всего ночь и пусть наш медвежонок возвращается в Дагмер. И гори все огнем.
Ворот рубашки Мириам послушно поддался его проворным пальцам и соскользнул с ее плеча. Гален, сбивчиво дыша, покрыл его уже более настойчивыми поцелуями.
— Останься. Морганмертв. Теперь в твоей жизни все может быть иначе.
Мириам тотчас отрезвили эти слова. Она заставила его отстраниться, цепляясь пальцами в пуговицы его старой рубахи, ожидая, что он полностью доверится ей, она перебирала одну за другой. Под черной тканью, прятавшей его бледную кожу, таилось множество шрамов и отметин темной магии. Огонь и нож нередко касались его тела. Гален ушел из замка вздорным мальчишкой, и она не знала ничего о его жизни среди отступников. Оставленные страшные отпечатки говорили красноречивее любых слов. Ей стало нестерпимо жаль того юношу, оставленного Галеном в прошлом. Он похоронил его, утопив в магии крови, спрятал, загнал так глубоко, что не докричаться. Но она не позволила себе утонуть в сожалениях. Как только руки отступника запутались в рукавах рубахи, она пнула его ногой в живот. Одного мгновения хватило, чтобы выскользнуть и побежать. Гален настиг Мириам удивительно быстро, но едва ему удалось ухватить ее за локоть, она наотмашь ударила его раскрытой ладонью по лицу, и бросилась к дверям.
Но едва распахнув их, девушка поняла, что бежать было некуда. Покинувшие дом отступники все еще стояли у порога. Рука Галена стальной хваткой сомкнулась на шее Мириам, словно вжимая ее тело в его собственное, горящее огнем желания и взорвавшейся в нем злости.
— Не желаешь быть моей королевой? — прошептал он, и она почувствовала его дыхание на своей щеке. — Тогда останешься моей гостьей, пока не примешь предложенный тебе дар.
Никого из отступников не смутил вид по пояс обнаженного Галена. Никто из них не отвернулся, даже приметив темные капли крови, выступившие на его пылающей щеке. В бездумном порыве Мириам зарычала, дернулась, силясь вырваться, но пальцы Галена только крепче сдавили ее горло.
Горная тюрьма. Лагерь отступников
Гален приказал бросить Мириам в пещеры, заверив, что все еще проявляет к ней милость. Оказавшись в кромешной тьме, она наконец начала приходить в себя. Как только за спиной захлопнулась тяжелая решетка, она предприняла очередную попытку обратиться к собственному огню, но ничего не вышло. Брести вглубь пещеры она не решилась, ведь до сих пор была всего лишь девушкой, лишенной теперь магии и оружия. Ее любимый кнут и нож, выкованный Стейном, Гален оставил себе, полюбовавшись блеском отменной стали.
Оказавшись одна, Мириам много думала, думала до такого умопомрачения, что стыд смешался с яростью. Она злилась на себя, силясь отплеваться от ядовитых поцелуев и прикосновений Галена, давилась ненавистью к нему.
Услышав в звонкой тишине пещеры, что где-то неподалеку сочится вода, она наощупь отправилась туда, попутно наткнувшись на чьи-то кости, после чего с особым блаженством подставила руки под ледяную капель. Омыв лицо, Мириам с остервенением терла губы и пальцы, пока они не заледенели, не забыв промочить пересохшее горло. Присмотрев в темноте небольшой каменный выступ, она укуталась в свою накидку, брошенную вслед за ней за решетку, и принялась ждать.
Как скоро Ивэн узнает, что его друзья попали в беду? Жив ли Эрлоис? Можно ли их спасти и не дать Галену повод развязать бойню? Сдержал бы он свое слово, поддайся она ему не навсегда, но лишь на одну ночь? И если так, то как много жизней это бы спасло?
В задумчивости Мириам без конца кусала губы и, как никогда, хотела жить. Она хотела получить действенный способ не допустить войны, но внутреннее чутье подсказывало, что ту не остановит даже нож, воткнутый прямо
