Вероника Иванова - Узкие улочки жизни

— Совершенно уверен. — Лювиг взял новую кисть с более тонким кончиком.

— Но как тогда получилось, что у человека, мимолётно подумавшего, что для него всё кончено, эта мысль усилилась до предела, вызывающего остановку сердца?

— Что именно тебе непонятно?

— Как, не читая сознание, можно узнать, грубо говоря, на что надавить?

Макс вздохнул, снова отложил орудие художественного труда в сторону, спрятал ладони в карманах и посмотрел на меня с глубочайшим сожалением.

— А как ты раньше узнавал, сердится твоя мать на тебя или нет?

— Ну... Я смотрел на её лицо, её руки, вслушивался в её голос и...

— Внешних признаков иногда бывает более, чем достаточно, Джек. Просто ты начал забывать такие простые вещи, и пожалуй, именно за это мне стоит перед тобой извиниться.

— Макс, не надо...

— Надо. Я тоже был молод, увлечён и глуп, когда подписал тебя на эксперимент.

— Но он же удался!

— Вижу. Даже больше, чем удался. Ты начал отдаляться от обычных людей, Джек, а это скальпелем уже не исправить.

Он нагнулся, поднял корзинку и размашисто зашагал прочь, оставив меня наедине с возмущением, негодованием и обидой, а ещё — с болезненным пониманием чужой правоты.

Макс шёл, всё удаляясь и удаляясь, а мне казалось, что вместе с ним от меня уходило человечество. Я ведь действительно стал чужим для многих людей, ранее окружавших меня. Но что ещё хуже, я сам стал относиться к ним, как к солдатам если не из вражеского лагеря, то как к плохо знакомым союзникам.

Возврат невозможен? Макс уверяет, что да. Но он никогда не говорил мне всей правды. Догнать и попробовать прочитать? Нет. Потому что это станет его победой и моим полным разгромом. Как мне жилось раньше? Чужие мысли были для меня загадкой, это верно, но почему-то, вспоминая прошлое, кажется: тогда я понимал происходящее гораздо лучше. Тогда мне было достаточно взгляда, жеста, движения губ, чтобы принять приглашение или ответить отказом. Теперь же я могу доподлинно узнать, что таится за каждым словом, но кем для меня стали люди? Объектом исследований, а не живыми существами, радующимися и огорчающимися, любящими и ненавидящими. Лабораторными мышами, копошащимися где-то внизу, у меня под ногами.

Я возомнил себя высшим созданием? Похоже на то. Но мне не удалось заслужить доверие даже того клана, в который попал всеми правдами и неправдами. Хотя, умеют ли медиумы вообще доверять? Да и можно ли говорить о доверии, если кроме нас и обычных людей по земле ходят те, что способны убить тебя твоими же собственными мыслями?

Кто они? Результаты жуткого эксперимента? Плоды эволюции?

«И раздастся глас тихий, и внемлют ему все, даже от рождения лишённые слуха, и бросит он семя в людские головы, и взрастёт то семя, и принесёт плоды, и плодонося, пожрёт почву, в которую брошено...»

Ты знала, монахиня Иоанна. Знала ещё тысячелетие назад. Значит, уже тогда существовала эта угроза? Но медиумы вышли из тени, а те, другие? Конечно, они не откроют свой лик свету. Человечество не примет их. Шутка ли сказать, люди едва смирились с тем, что их самые потаённые мысли могут быть узнаны, а теперь получается, что любая мысль, даже не узнанная, способна стать орудием убийства. Есть ли выход из этого тупика? Я не вижу. Потому что не могу себе представить, как можно существовать, не думая вообще.

— Молодой человек! — Прошамкали откуда-то снизу.

Я повернулся и едва не упал, наткнувшись на инвалидную коляску, в которой сидело нечто, закутанное в плед.

— Простите?

— Вы не подскажете, как мне проехать к... — Тут существо надрывно захрипело и поманило пальцем склониться поближе, чтобы, видимо, не напрягая и без того слабый голос, сказать мне что-то на ухо.

— К главному корпусу?

Отчаянное мотание головой.

— К оранжерее?

Аналогичный эффект и движения пальца, ставшие совсем судорожными.

— Вам плохо? — Я всё-таки решился наклониться над коляской. — Я могу чем-нибудь помочь?

— Может быть, — ответил неожиданно чистый молодой голос, рука, точным змеиным броском вырвавшаяся из-под пледа, ткнула щёпотью пальцев или тем, что они сжимали, в мою шею, и секунду спустя я с ужасом понял, что падаю.

Чувствительность никуда не пропала: кисти рук, безвольно лежащие на коленях, ощущают тепло неподвижных ног, передающееся через ткань. Но пошевелиться... Об этом больно даже думать. Полная блокировка передающих периферийных цепей, как сказал бы Макс. Никогда не думал, что такое возможно. Казалось бы, обязательно должно присутствовать и ощутимое онемение конечностей, но они ничуть не изменились в своих характеристиках. Я просто потерял управление.

Если взять за основу теорию доктора Лювига и пойти дальше, сложившуюся ситуацию легко объяснить. Принимающие контуры нервной системы медиума намного сильнее передающих, поэтому блокировать их без блокировки собственно сознания невозможно: я всё равно буду чувствовать почти всё происходящее. А вот для исключения владения телом достаточно и небольшой дозы релаксанта, который в меня, похоже, и вкололи.

Вернее, вколол. Невысокий, ширококостный молодой мужчина, сейчас внимательно изучающий содержимое моего бумажника. Коротко постриженные завитки чёрных волос, неброская одежда тёмных тонов и странные ботинки, похожие на форменные. В магазине такие точно не продают.

— Сьюп? — В коротких пальцах мелькнула знакомая пластиковая карточка. — Кто бы мог подумать... Ты должен был умереть. Никто не выживал. До сих пор.

Он повернулся ко мне, хмуро сдвинул густые чёрные брови. Похож на южанина. Италия или Испания, наверняка, уж больно певуче звучит голос. К тому же, кожа желтовато-смуглая, но это не загар, а особенности происхождения. Пронзительные тёмные глаза, выражение которых невозможно понять. И полное отсутствие мыслей, не совпадающих с произносимыми словами.

— Почему же ты не умер?

Он подошёл ближе, сел на корточки рядом с инвалидным креслом, вгляделся в моё лицо.

— Почему?

На гладком, но не слишком высоком лбу отчётливо видны крохотные капельки пота, и кажется, их становится всё больше.

— Или я совсем выдохся? Сколько всего было за сутки? Пять, десять человек? Да ещё в лечебнице пришлось потрудиться... Нет, нужно сделать перерыв. Особенно перед тем, как займусь тобой.

Его слова дрожью всколыхнули мою кожу. Заняться? Что он под этим подразумевает? Убьёт? Вряд ли, ведь один раз он уже попробовал это сделать, и теперь больше заинтересован в выяснении причин неудачи. Будет пытать? Больше похоже на правду. Я не люблю боль, но боюсь, в моём теперешнем положении выбора у меня нет. Как нет возможности узнать, что творится в сознании моего похитителя. Но может быть, это и к лучшему?