Вальтер Моэрс - Город Мечтающих Книг

— Когда привыкнешь к его необычному облику, он не так уж ужасен, — прошептал я, хотя прекрасно знал, что благодаря своему феноменальному слуху наверняка Гомунколосс нас подслушивает и даже разбирает по губам слова. — Он даже по-своему красив, если приглядеться.

— Нам не хотелось его обижать, — сказал Кибитцер.

— Нет, нет, ни в коем случае, — добавила ужаска. — Собственно говоря, мы пришли, чтобы сделать как раз обратное.

— Что вам тут нужно? — спросил я.

— Для этого придется сперва кое-что объяснить, — ответил Кибитцер. — Если позволишь.

— Мы уверены, — вставила ужаска, — что можем пролить свет на кое-какие подробности, которые тебе, наверное, пока неясны.

— Весьма любопытно, — подстегнул я.

— А чтобы тебе стало понятней, в каком затруднительным положении мы оказались, — сказал Кибитцер, — мне нужно вернуться к тому времени, когда ты еще не объявился в Книгороде…

— Долго еще? — мрачно спросил из темноты Тень-Король.

— Боюсь, что да, — крикнул я в ответ, и Гомунколосс ответил мученическим стоном.

— Я постараюсь покороче, — сказал эйдеит. — Собственно говоря, все началось с того, что Фистомефель Смайк приобрел определенную популярность в Книгороде. До тех пор в городе правил — назовем его так — творческий хаос. Ничто не работало как следует, но все каким-то образом складывалось к лучшему, и недовольных не находилось. Те, кого тянет в Книгород, не слишком жаждут, чтобы ими командовали, если можно так выразиться. Толика анархии всегда была им милее, чем чисто подметенный тротуар. Но в последнее время положение пугающе переменилось.

Когда Смайк впервые объявился в Книгороде, он произвел на нас исключительно благоприятное впечатление. Говоря «на нас», я подразумеваю литературное сообщество, внутренний круг, влиятельных букинистов и антикваров, издателей, книготорговцев и художников, которые составляют ядро этого города. Невзирая на внешнюю неотесанность, на различных собраниях Смайк явил себя истинным ценителем прекрасного. Он мог прийти, скажем, на поэтический вечер, и уже через десять минут все присутствующие собирались вокруг него и только его и слушали. Он был забавен и остроумен, потом оказался одаренным почерковедом и антикваром с исключительно специализированным и эксклюзивным ассортиментом, однако держался скромно, жил в крохотном домишке, охраняемом памятнике архитектуры, за которым любовно ухаживал, а еще раздаривал влиятельным горожанам мед с собственной пасеки. Никаких особых притязаний у него и не было. Короче говоря, рантье, которого всякий уважаемый горожанин, охотно числил среди своих друзей.

— Всякий! — простонала ужаска. — Даже букинисты-ужаски, у которых вообще нет друзей.

— К тому же он был меценатом, — продолжал Кибитцер. — Во всех смыслах. Раз за разом случалось, что он отдавал ценную книгу на общественные нужды, например, на ремонт городской библиотеки или реставрацию старейших домов в переулке Черного Человека. Одной такой книги хватало, чтобы спасти от разрушения целый квартал. Но особенно он покровительствовал искусствам.

Ужаска ядовито рассмеялась.

— Однажды, — продолжал Кибитцер, — он основал «Кружок любителей трубамбоновой музыки нибелунгов». Кажется, по времени это совпало с тем, что ситуация в Книгороде начала исподволь изменяться. Сперва никто ничего не заметил. Трубамбоновые концерты превратились в особые события культурной жизни книгородской элиты, посещать их хотел каждый, но приглашения получали лишь избранные.

— Ты сам побывал на подобном концерте, — напомнила мне ужаска. — И сам знаешь, на что способна эта музыка. Взвесь это, прежде чем выносить нам приговор, когда услышишь окончание истории!

Я кивнул. Эхо трубамбоновой музыки снова зазвучало у меня в ушах.

— Мы вообще не замечали, что с нами происходит, — возобновил рассказ Кибитцер. — Я сопротивлялся чуть дольше, поскольку у меня три мозга, но под конец их тоже выдуло духовой музыкой. От концерта к концерту мы все больше попадали в зависимость от Смайка. Со временем гипнотическая власть музыки немного спадала, но бывали дни, когда мы словно бы превращались в марионеток Смайка и выполняли приказы, которые он подмешивал в пьесы для духовых инструментов. Мы творили самые ужасные глупости, а после даже не сомневались в правильности своего поведения! Я принимал участие в осквернении кладбища ужасок!

— Даже я там была, — пискнула ужаска и пристыженно понурилась.

— И тогдашний бургомистр тоже! — воскликнул Кибитцер. — Но для Смайка это была только проба пера. Вскоре он заставил нас делать то, что действительно было для него важно. Влиятельные антиквары за бесценок продавали ему свои заведения. Другие завещали ему свои склады, а после совершали самоубийство. А третьи, как мы с Инацеей, стали членами объединения книгопродавцев под названием «Трикривье», которое отдавало Смайку половину своей выручки. Бургомистры издавали бессмысленные указы, выгодные одному только Смайку.

— Он все больше сокращал промежутки между концертами, — взяла слово ужаска. — Пока мы вообще не перестали приходить в себя. Он управлял Книгородом, как дирижер оркестром. А потом в город приехал наш… наш друг.

Взгляд Инацеи метнулся к пещере, где сидел Гомунколосс. И когда оттуда вырвался измученный вздох, ужаска и эйдеит втянули головы в плечи.

— О нем мы узнали, лишь когда он попал в лапы Фистомефеля Смайка, — продолжила Инацея. — Смайк показал нам и еще нескольким букинистам произведения, вышедшие из-под пера этого юного гения, а после посвятил в свой бесстыдный план, как превратить его в чудовище и изгнать в катакомбы, чтобы он очистил их от охотников за книгами.

— Вы про это знали? — с ужасом спросил я.

— Не только знали, — шепотом признался Кибитцер. — Мы помогали. Слушай внимательно, мы подошли к самой постыдной части нашей истории. Ведь мы здесь, чтобы покаяться. Дело в том, что без нашей помощи Смайк ни за что не сумел бы осуществить задуманное.

— Ты забыл упомянуть, что мы трудились с радостью! — вставила ужаска. — С фанатичным пылом. Мозги у нас были настолько затуманены, что мы считали червякула непогрешимым. Мы во всем его поддерживали. Например, бумага, из которой состоит твой бедный друг… Знаешь, кто ему ее предоставил?

— Нет, — пожал плечами я. — Откуда мне знать?

— Это была я! — взвыла ужаска. — Она взята из древних букваримических книг ужасок, которые продавались только в моем магазине.

Из пещерки раздался тихий шелест, веки ужаски затрепетали. Она не посмела продолжить, поэтому сделать это взялся эйдеит: