Александр Волков - Владигор. Князь-призрак

Дуван решительно выпрямился и, обратившись к заполонившей двор толпе, громко и отчетливо произнес:

— Эй, вы! Пьяницы, ворюги, бродяги и прочая сволочь! Гляньте на этого придурка и скажите, под какими заборами, в каких канавах и кабаках вы его встречали? Как тебя звать-то, голь перекатная?

Дуван хотел было впиться ногтями в князево ухо, но, оглянувшись на Теху, отдернул руку и даже убрал ее за спину.

— Осипом меня звать, — улыбнулся Владигор, подняв глаза на своего бывшего казначея.

— Осипом его звать, — как эхо повторил казначей, повернувшись к Цилле.

— Не слыхали про такого!.. Не видали!.. Берсень удальцов по всему Синегорью набирал, может, и этого в каком-нибудь медвежьем углу подцепил — поди проверь! — раздались голоса из толпы.

— А че проверять! Сразу видать, парень за себя постоять может: вон какого бычка свалил — даром что убогий! — стали возражать другие.

— Кончай галдеж! — рявкнул Дуван. — Таких удальцов и по окрестным лесам довольно набрать можно! Ежели заплатить им хорошенько да петлей и плахой не грозить за прошлые дела!

Казначей еще раз подозрительно поглядел на Владигора, затем взбежал по ступенькам и, склонив голову перед Циллой, зашептал ей в самое ухо:

— Никто из наших Осипа этого раньше в глаза не видал!

— Ладно, хватит с ним возиться! После разберемся, — негромко пробормотала Цилла. — Закиньте его в шарабан для начала: через Сарай и через башню в медном сосуде проведем, а там посмотрим, что из этого Осипа выйдет…

Едва она произнесла эти слова, как ворота конюшни в дальнем углу двора широко распахнулись и из них выкатился шаткий скрипучий рыдван, обтянутый каким-то засаленным тряпьем и запряженный двумя мосластыми битюгами. По обеим его сторонам торчали из кованых петель два чадящих факела, а на козлах сидели двое опричников в черных зипунах и держали в руках по одной вожже, изо всех сил удерживая битюгов, запрокидывающих оскаленные морды и швыряющих под собственные копыта пену с закушенных удил. За их спинами торчали два щита, набитые на древки копий с обломанными наконечниками. На одном щите было косо и энергично начертано «Довольно!», на другом гнилушечно мерцало: «Доколе?».

Толпа восторженно взвыла, над головами взметнулись невесть откуда взявшиеся желтые тряпки с черными каракулями, порой весьма отдаленно напоминавшими буквы «Д», «О» и так далее, и голытьба с криками «Довольно!» и «Доколе?» всем скопом повалила под конские копыта.

Владигор хотел было, воспользовавшись суматохой, метнуться в сторону и на время затеряться в лабиринте рубленых построек княжеского двора, но едва он дернулся, чтобы высвободить из заскорузлого бурдюка завязанные узлом ноги, как двое рысьяков накинули ему на голову плотный мешок, заломили руки за спину и, стянув запястья кожаным ремнем, потащили к рыдвану.

— Не бойся, князь, все идет как надо, — вдруг услышал Владигор уже знакомый ему голос, без всякого напряжения перекрывший всеобщий гвалт.

«Я-то как-нибудь выкручусь, — мелькнуло в голове князя, — а как же они: Лесь, Ракел, Берсень? Вон их как запеленали — ни выскользнуть, ни выпутаться…»

— И с ними все будет в порядке, — заверил тот же голос. — Еще свидитесь…

— Когда? Где? — негромко вскрикнул князь, но тут сильные руки подхватили его под мышки, подняли в воздух и, раскачав, забросили в темное нутро рыдвана.

Ощутив под собой твердые доски настила, Владигор потер запястья друг об друга, высвободил руки из кожаных петель и, сорвав с головы мешок, приник к прорехе в ветхой обшивке рыдвана и увидел, что чуть поодаль, на помосте, в окружении темных силуэтов и редких чадящих факелов стоят в ряд три человеческие фигуры, от подбородков до пят обмотанные шелковыми лентами, а перед ними на низкой скамеечке сидят Урсул и Цилла.

— Кто из вас князь Владигор? — спрашивала Цилла, поочередно поднося к лицам стоящих факел на длинной костяной рукоятке.

Факел горел ослепительным белым пламенем, в свете которого лица пленников казались высеченными из белого мрамора. Сперва все трое молчали, но вдруг Лесь закрутился на месте, высвобождаясь из своих пут, и, когда шелковые ленты кольцами осели к его ногам, рухнул перед скамьей на колени.

— Не вели казнить, владычица! — истошно взвыл он, стуча лбом в подмостки. — Осквернил облик! Низко пал, пренебрег помазанием — перед быдлом плясал! Номера и прочее непотребство… Смилуйся, заступница, не бери греха на душу, отпусти на все четыре стороны, век престолом синегорским не соблазнюсь!..

— Этот, что ли? — пробормотала Цилла, оборачиваясь к Урсулу. — Рожа, правда, самая что ни на есть прохиндейская, но ведь они на такие дела мастера: такую образину из сырого теста сварганят, что сам черт не разберет, князь под ней или тать семикаторжный.

— Черт, может, и не разберет, а со мной нечего шутки шутить… — начал было Урсул, но тут доселе молчавший Ракел рывком расправил плечи, сбросил к ногам обрывки лент, шагнул вперед и поставил ногу на угодливо прогнувшуюся спину Леся.

— Хам! Самозванец! — высоким, звенящим от гнева голосом выкрикнул он. — До престола он, видите ли, не коснется! Недостоин, дескать, после добровольного унижения, отсохни его поганый язык! Со свиньями в хлеву тебе место, у лохани помойной, вор кабацкий! Престол синегорский от века в роду Светозора, отца моего, был, есть и будет во веки веков! Я сказал, князь Владигор Светозорович!

— Уж больно ты темен, Светозорович! — усмехнулась Цилла. — Рожу сперва умой и глаза протри, может, щелочки-то пошире станут да и очи посветлеют, а то черней ночи безлунной!

— Скитался, ветром-солнцем опаленный! Множество невзгод от лихих людей претерпел! — твердо произнес Ракел, упираясь в затылок Леся носком мехового сапожка.

— Каюсь, матушка! Каюсь, заступница! — прохрипел Лесь, вновь ударившись лбом в половицу. — Взыграла кровь воровская, хотел истинному, природному князю путь перенять, авось, думаю, пройдет номер, смуту заварю, а под это дело из рукава туза бубнового на стол — хрясь! Глядь, мгла развеется, а престол-то мой! А теперь сам вижу, пустая затея: как Владигоров сапог на спину мою встал, так и лопнула со страху кишка моя холопья!

— Хорошо, хоть сам в воровстве своем признался, не пришлось нам с двумя князьями разбираться, — сказала Цилла, переводя взгляд на Берсеня. — А ты что молчишь? Язык проглотил?

— Да ты с кем так говоришь, воровка! Ма-ал-чать! — гулким воинским басом рявкнул Берсень. — Думаешь, коли твои ушкуйники меня повязали, так я уже и не князь?! Не смотри, что борода седа да лунь на темени плешь выклевал, — мне в моих испытаниях год за век шел: от одной досады поседел да затылок прочесал, думу злую думавши!..