Ольга Романовская - Букет полыни

- Чтобы к вечеру было убрано. Я не намерена платить за лень.

- А вы, - она обернулась к управляющему, - наймите каменщиков и плотников. За тёплое время года замок нужно привести в порядок. И ещё, завтра мы с вами объедем окрестности.

- Как пожелаете, миледи. Только нужно ли это?

- Не вам решать! - резко ответила госпожа Дартуа и углубилась в чтение.

За амбарной книгой Стефания просидела до поздней ночи, мало что поняла, но зато разговорила управляющего. Видя её старания и упорство, он вёл себя уже не так враждебно, а потом и вовсе мягко посоветовал ей идти спать: 'Вы ведь с дороги, миледи'.

Назавтра выяснилось, что планы Стефании по восстановлению замка придётся сократить: её приданого, пенсии и доходов баронства хоть и хватило бы на строительные работы, но тогда не оставалось денег на пропитание и текущие расходы. Подумав, госпожа Дартуа решила восстановить все перекрытия, крышу и половину комнат второго этажа, заодно прикупив минимум мебели.

На работы ушла вся годовая пенсия и три четверти прибыли от баронства. Приданое Стефания не трогала: должна же она хоть что-то принести в семью будущего мужа?

Пришлось свыкнуться с ранними побудками от стука молотков и криков каменщиков, научиться жить в закутке посреди хауса строительных лесов.

Августу с кормилицей на время работ забрало к себе семейство управляющего: они жили в отдельном доме за замковыми стенами. У них, безусловно, малышке было намного спокойнее: ни пыли, ни шума, ни потных мужиков. А вот Стефания ежедневно имела с ними дело. Разумеется, она с ними не разговаривала, общалась сугубо через управляющего, но жить по соседству, каждый день сталкиваться во дворе приходилось.

На всякий случай госпожа Дартуа запрещала рабочим ночевать в замковых покоях, только в службах, но неизменно клала под подушку нож и делила закуток со служанкой.

Стефанию захватило новое дело, отвлекло от мыслей о расторжении брака, конфликта Ивара с отцом, своей скорбной доли. Ей нравилось завоёвывать доверие лагишцев; госпожа Дартуа считала большой победой то, что крестьяне разрешали войти в дом и попить воды или молока. Раньше, заметив издали, они спешили захлопнуть двери.

Слуги тоже приняли хозяйку, стали словоохотнее, даже сделали скромный подарок на День ивовых ветвей.

Постепенно приводя владения в порядок, Стефания восстановила замковые службы, запустила маслобойню, а в начале июня попробовала свой сыр. Пришлось нанять ещё людей в деревне, прикупить вдобавок к подаренным герцогом лошадям и экипажу, ещё пару мулов и телегу.

К середине июня госпожа Дартуа более-менее устроила быт, перестала вертеться белкой в колесе и выбралась в город - прикупить тканей для отделки комнат. Теперь у неё была спальня, пусть бедно обставленная, но не угол за занавеской в нижнем зале.

Ничего, потом появятся и ковры, и гобелены с серебром, а пока нужно заботиться о том, на чём сидеть и есть, чем греться, где хранить вещи и на чём спать. Но даже этот скромный минимум требовал немалых денег - пришлось потратить часть приданого.

Управляющий оказался честным человеком и, осознав, что новая хозяйка вовсе не надменная омерзительная ородонка, а нормальная благочестивая женщина, решительно забрал у неё все экономические бразды правления. Стефания не сопротивлялась: без него она не справилась бы, финансовые вопросы отнимали всё свободное время. Теперь же госпожа Дартуа могла гулять с дочерью, смотреть, как та с упоением ползает по ароматной траве, тянется то к насекомому, то к цветочку.

Ивар в Каварде не появлялся и не писал: видимо, герцог держал слово и перехватывал все послания. Сама она за всё это время написала только три письма: банально не было времени. Отправила их в Амарену. Описывала свои будни, мелкие радости, интересовалась вопросом расторжения брака.

В конце июня с нарочным прибыло письмо от секретаря герцога Дартуа-Лагиша. Он сообщал, что разумнее не признать брак несуществующим, а мужа - несостоятельным. Секретарь сообщал, что Мишель Дартуа болен 'дурной болезнью', которая не позволит ему иметь детей, а также 'совершать любое сношение с женщиной'. Он не уточнял, правда ли это, но Стефания догадывалась, что диагноз поставлен под нажимом то ли герцога, то ли короля, то ли королевы. По закону муж, не способный к зачатию, и уличённый в связи с нечистыми язычниками - как известно, 'дурные болезни' распространяли именно бродячие народы, - переставал быть таковым.

- Не беспокойтесь, болезнь подтвердит любой врач в Лагише, - заканчивалось письмо. - Вам же надлежит подтвердить, что муж настойчиво избегал исполнения супружеского долга, поэтому так спешно сбежал от позора прямо со свадьбы, а затем не воссоединился с вами. Потому как заболел означенной болезнью, приобретя её от любовницы.

Официальная бумага от королевского судьи пришла в июле. В ней говорилось, что дело госпожи Дартуа о расторжении брака с господином Мишелем Дартуа принято к рассмотрению, и оговаривалось, куда и когда ей надлежало прибыть для дачи показаний.

Судебный процесс выдался долгим и затянулся до осени. Светские власти спорили с духовными, никак не желавшими расторгать заключённый на небесах союз.

Наружу извлекли всё 'грязное бельё' супругов, но факты были против Мишеля Дартуа. Слуги в один голос подтверждали, что простыни супружеского ложа оставались чистыми, а госпожа Дартуа не то, что спала, даже хозяйство вела одна. Муж не писал ей, не виделся с женой больше полугода. И да, смутившись словам священника, сбежал со свадебной церемонии.

Состоял ли в связи с бродячей артисткой? Состоял, и имел наглость спать с ней прямо в день свадьбы: нашлись свидетели. Они красноречиво расписывали, как тот очернял супругу, богохульствовал и предавался блуду вместе с язычницей.

Затем консилиум врачей подтвердил, что Мишель Дартуа не способен к зачатию. Они долго расписывали беды бедолаги, которые проистекали из аморального поведения и привели к тому, что 'пришлось обрезать мужское естество, ибо лечению не поддавалось и грозило заражением всей крови'.

Последними давали показания супруги.

Мишель Дартуа, краснея, наотрез отказался показать содержимое штанов, даже с глазу на глаз судье или любому другому человеку, чем подтвердил слова лекарей. Свободная одежда и видимая боль при движениях также говорила в пользу мужского бессилия.

На лице - пятна, нос то ли сломан, то ли повреждён болезнью.

Господин Дартуа признался во всём, в чём его обвиняли, а потом сбежал. Спустя пару лет Стефания узнала, что его через два месяца выловили из Соарды рыбаки. Сам ли утонул Мишель Дартуа, или его утопили, осталось тайной.

Госпоже Дартуа пришлось не легче: её будто выставили голой на всеобщее обозрение, вылили ушат грязи и заставили признаться, что Августа была зачата Мишелем до брака. Но Стефания мужественно держалась, понимая, какую награду принесут её унижения.