Майкл Роэн - Полуденные врата

– Какие-нибудь шутники, – ответил я, стараясь сообразить, до кого же ему удавалось дозвониться. – Сам знаешь, хакеры…

– Думаю, да. Как бы то ни было, мы договорились, что представитель министерства прибудет в порт сегодня, как можно позже. Я постарался устроить так, чтобы у тебя было побольше времени.

– Здорово придумано, – вздохнул я. – Значит, нам придется торчать здесь ещё несколько часов.

– Ну, это не так страшно. Он сказал, что они ввели там какие-то новые приятные услуги для туристов. Вы сможете принять душ, поесть и так далее. И ещё он сказал, что распорядился: служащие порта будут вас ждать и за всем присмотрят, пока он не появится. Он все предусмотрел, правда!

– Да, да, спасибо. Позвоню тебе позже. Сейчас немного устал.

– Ещё бы! Тем не менее это ещё один триумф Стивена Фишера – волшебника транспортировки. Как он это делает – никаких секретов, никаких уловок. Привет ба… э… леди!

Несчастные служащие порта ждали не только нас, но и наш пароход; они не слишком обрадовались, когда узнали, что он пришвартовался и тотчас отчалил, а они этого даже не заметили. Наша связь с проектом сразу обеспечила нам статус VIP-персон, у нас, разумеется, уже были бизнес-визы, что предотвратило обычную баталию с бюрократами из иммиграционной конторы; Шимп предъявил изъеденный молью яванский паспорт на имя некоего Пендек Дева с неуказанной датой рождения. Но никому из официальных лиц не понравилось, что корабли могут приходить и уходить, да ещё высаживать на берег иностранцев. С начальником порта и главой иммиграционного ведомства – оба были яванцы – чуть не случился апоплексический удар; при современном разгуле терроризма это могло сильно подпортить им репутацию в глазах военных.

Но когда Джеки дипломатично заметила, что мы плыли на корабле боеги, во всяком случае часть пути, служащие успокоились. Это позволяло им уйти от ответственности. Они ожидали, что причалит современный корабль, а что можно ждать от боеги? Они плавают, где хотят, они сами себе закон, но вряд ли они стали бы перевозить террористов.

– Блохи, пищевое отравление ada?[155] – пошутил представитель иммиграционных властей, лениво почесывая пышную, как подушка, задницу и одновременно перелистывая толстую – толщиной почти в дюйм – пачку наших таможенных деклараций. На каждой странице он ставил штамп, такой же яркий, как каббалистические знаки Шимпа на контейнере. Остальные ему сочувствовали; однако Министерство внутренних дел и контора губернатора забронировали для нас номера в хорошей гостинице европейского стиля на набережной. Мы могли там отдохнуть и дождаться представителя министерства, который должен заехать за нами позже.

Когда? Спрашивать было бесполезно, и мне следовало об этом знать. В здешних местах чем важнее чиновник или чем важнее он хочет казаться, тем дольше его приходится ждать, здесь это называется jam karet — резиновое время. В ответ я слышал только berata jam – через несколько часов, что могло означать и день, и вечер. Между тем начальник порта поставил возле контейнера вооруженную охрану. Возможность оказаться в гостинице выглядела соблазнительно, но Шимп от неё отказался. Он предпочел остаться при контейнере, независимо от охраны, хотя среди бела дня контейнер был в безопасности. Отказался Шимп и от еды; когда я стал настаивать, он разрешил мне купить ему в киоске на набережной чашку baijgur — жидкого рисового пудинга с кокосовым молоком – и тут же прошаркал обратно к контейнеру.

– Не заболел ли он? – с беспокойством спросила Джеки, оглянувшись на Шимпа.

– Я бы сказал, что он… просто стар. Но видела бы ты его в том поезде! Интересно, почему он так изменился?

Джеки поежилась.

– Он подчиняется чему-то неизвестному, живет по каким-то своим законам. А что это он говорил… насчет сегодняшнего дня, что потом не сможет помочь нам? – Она повернулась к молодому человеку, которого начальник порта прислал помочь нам с вещами: – Ma'af![156] Сегодня какой-то особый день? А завтра?

– А вы не знаете? – ухмыльнулся тот. – Завтра начинается большой фестиваль, называется «Галунган». Весь остров будет праздновать. – Он перехватил ручку чемодана, чтобы выставить большой палец – вежливый жест, которым на Бали указывают на что-то. – Вон, эти уже празднуют. Не повезло нам.

На набережную под аккомпанемент невероятного грохота с раннего утреннего парома высыпала компания молодых ребят лет до двадцати или двадцати с небольшим. Четверо или пятеро из них тащили на плечах огромные металлические магнитофоны, они были включены на полную мощность, и каждый играл свое, так что уши болели от гремевшей какофонии. Их дешевые шорты для серфинга и мятые выцветшие рубашки были испещрены неумело скопированными английскими надписями вроде «Hip!», «Crazy!», «Spunky!» [157], а были и хвастливые: «Bali Breaks!». [158] На поношенных шапках красовались бейсбольные термины или названия балийских отелей. У некоторых в руках были видавшие виды доски для серфинга, на которых сквозь слой краски ещё можно было прочитать слова «Hyatt» и «Sanur». [159] Многие в этой компании выглядели вполне обыкновенно – просто как расшумевшиеся подростки с широкими глупыми улыбками и с жестянками пива в руках. Но у одного или двоих был взгляд, который нельзя не заметить, он во всем мире одинаков: такой взгляд я видел у нищих в Беркли, у польских скинхедов, у головорезов-расистов из «Памяти» в Москве, у футбольных хулиганов в Глазго и у одного подлеца на Таймс-сквер, который изрезал девушке ножом лицо. Они несли свои доски, как бульдозерные ножи, заставляя прохожих сторониться. А в общем они выглядели как дешевая, жалкая пародия на все самое дурное, что встречается на Западе, – ходячие жертвы натиска иной культуры. Проходя мимо нас, они разразились наглыми криками, и я уловил едкий запах их сигарет. Наш сопровождающий смотрел прямо перед собой.

– Что они кричали? – спросил я.

Но он сделал вид, будто не слышит.

– Издевались над ним за то, что он несет европейские чемоданы, – тихо объяснила мне Джеки.

– Lupakan saja![160]– сказал он негромко. – Не обращайте внимания. Они плохие, бесполезные.

– Если так, я мог бы… – проговорил я на хромающем малайском.

Но перевести разговор на другую тему было трудно, а уж если состязаться в вежливости, то тут балийцу нет равных.

– Я не обижаюсь! Я несу чемоданы, и это честь для меня. Они все живут за счет иностранцев. Начнут работать, вот тогда могут смеяться надо мной!