Тиа Атрейдес - Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре.
Легкое холодное дуновение настороженного внимания и опасности коснулось Дайма. Подняв глаза, он встретился с пронизывающим взглядом из под густой тени ресниц. Так же спокойно лицо с легкой улыбкой, расслаблены изящные руки, словно звереныш по-прежнему спит. Но только теперь он производил впечатление не безобидного очаровательного котенка, а взрослого хищника, из засады готового в любой момент прыгнуть и вцепиться в горло. Дайм и сам ощутил себя зубастой дикой тварью на чужой территории, выпустившей все когти и распушившей хвост в предвкушении драки за самку. Он словно раздвоился — одна его часть продолжала мыслить и анализировать, другая же рычала и рвалась подчинить, растерзать соперника. Лунный Стриж уже не прикидывался спящим. Он весь напружинился, глаза его горели, весь его вид говорил: «Уйди. Беги. Спасайся. Это моя территория. Это моя женщина. И я убью любого, кто только посмеет посмотреть в её сторону».
Патовая ситуация. Ни отступить, ни ввязаться в драку. Дайм ещё не настолько сошел с ума, чтобы связываться с Призывающим. Да и если ему удастся одержать верх, убить любовника Шу в её постели… живым потом точно не уйти. Но все его инстинкты требовали немедленно доказать наглому щенку, кто тут главный. И раз звериная сущность не могла предложить ничего иного, чем придушить соперника на месте, ей пришлось уступить место разуму.
Загнав рычание обратно вовнутрь, Дайм улыбнулся непринужденно и сделал шаг от двери в комнату.
— Доброе утро, Лунный Стриж, — звереныш ощутимо вздрогнул, услышав свое имя. И тоже спрятал тьму в глазах подальше, до поры до времени, снова откинулся свободно на подушки.
— Неужели Шу до сих пор не знает, кто ты такой? — Дайм видел, как напряженно он обдумывает, что предпринять. Маркиз даже на секунду посочувствовал юноше, не знающему, чего от незваного гостя ожидать. — Как неосторожно… ты же не думаешь, что она сильно обрадуется, когда догадается? Или надеешься обманывать её и дальше? Зря, малыш. С ней лучше не шутить, — Дайм выразительно оглядел следы плетки на плечах Тигренка.
Тот смотрел выжидательно, словно не мог решить, броситься или послушать дальше. «Что ж, самоуверенности у мальчика поубавилось», — подумал Дукрист, делая ещё два шага к нему.
— Не нервничай, — от юноши исходил поток противоречивых эмоций, просто сбивающий с ног. Дайм захлебывался в его чувствах, физически ощущая дикую смесь ненависти и восхищения, страха и самоуверенности, ярости и осторожности, отчаяния и надежды, щедро приправленных любопытством и чувственностью. — Я тебе не враг, — мужчина вложил в эти слова всю возможную искренность, и ему показалось, что Тигренок поверил. Перекатывающиеся под гладкой кожей мышцы немного расслабились, на губах мелькнул намек на улыбку, притягивая взгляд Дайма.
«Так какого демона тебе надо?» — Тигренку совсем необязательно было говорить, чтобы быть понятым.
— Правда. Не буду врать, что доволен… но, — легкая улыбка, открытые в дружелюбном жесте ладони. Всеми силами он показывал, что его не нужно бояться, ему можно доверять. — Я хочу, чтобы она была счастлива. Ты ведь не причинишь ей зла?
Синие глаза мгновенно потеплели, и мужчину буквально окатило волной нежности и печали… Тигренок покачал головой и погрустнел.
— Да, пожалуй… — Дайм не мог понять, что творится с юношей. Отчего такая тоска и отчаяние гложут его. — Ты любишь её, я знаю… я тоже.
Тигренок отвернулся и завернулся в простынь, вставая кровати. Всем своим видом он показывал, что продолжать беседу дальше не намерен. Дайм наблюдал, как Тигренок одевается, завязывает волосы в небрежный хвост… и чувствовал его отчаяние, его тоску и боль, и горький отзвук ускользающей надежды.
— Не говори ей, прошу, — Хилл резко развернулся и в мгновенье оказался напротив Дайма, лицом к лицу. Он не мог издать ни звука, но маркиз понял и так. — Пожалуйста! — его просьба скорее походила на требование, и сопровождалась столь мощным взрывом эмоций, что Дайм еле устоял на ногах. Всего на краткую долю секунды он открылся, предстал перед Дукристом словно обнаженным. Не так, как несколько минут назад, всего лишь без одежды, а с обнаженной душой.
Похоже, Тигренок прочитал в глазах Дайма все его желания. Он нервно облизал губы и сделал последний шаг, разделявший их. Его взволнованное дыхание, чуть приоткрытые губы, жар его тела — он словно предлагал себя в уплату. И Дукрист не удержался, запустил одну руку в вожделенное золото, притянул голову юноши и впился ртом в покорно подставленные губы, другой рукой прижимая его к себе. На миг отстранившись, чтобы перевести дыхание, Тигренок заглянул ему в глаза вопросительно: «Ты не скажешь?!» — Дайм кивнул, не в силах вымолвить не слова, но обещая. Не отнимать у него последние немногие дни, или часы… оставшиеся крохотные капельки счастья, пусть горького и болезненного, но больше у него ничего не оставалось. Тигренок на этот раз уже сам поцеловал его и потерся о его бедра твердой выпуклостью.
— Не сейчас, — понимая, что ещё мгновенье, и он возьмет юношу прямо здесь, немедленно, маркиз рванул его голову назад, отрывая от себя.
— «Как хочешь», — Лунный Стриж отступил на полшага и грустно усмехнулся, глядя на него в упор.
— Демонов Тигренок, — Дукрист старательно успокаивал дыхание, напоминая себе, что сейчас не место и не время.
— Дайм? Тигренок? — оба, словно застигнутые на месте преступления, вздрогнули и обернулись. — Вы не подрались? Дайм, что тут происходит? Мне что, пора ревновать?
Принцесса с тревогой вглядывалась в мужчин, стоящих менее чем в шаге друг от друга, не понимая толком, что между ними произошло. Почему Тигренок выглядит таким потерянным и несчастным? Почему так растерян Дайм? В воздухе буквально стоял терпкий вкус чувственности, напряжения и боли.
Она взглянула на маркиза, но тот опустил глаза, не желая ничего объяснять. Встретилась глазами с Тигренком и вздрогнула сама. Покорность, смирение, тоска и горечь, смешанные с яростным желанием. Боги, что же с ним такое? Она подбежала к нему, не обращая внимания на Дайма, и обняла, прижимаясь всем телом. Тигренок судорожно вздохнул, почти всхлипнул, приникая к ней, смыкая объятия. Дукрист смотрел на них, захлебываясь в половодье их чувств, не желая пока мешать им. Шу и вправду ревновала Тигренка, хоть это и казалось глупым. Ревновала, боялась потерять, и чувствовала себя виноватой, и восхищалась им, и желала, и сердилась, и надеялась… и почти тоже самое чувствовал и юноша. Они горели, тяжело дышали, прижимались друг к другу, боясь отпустить хоть на мгновенье, исступленно целовались, словно этот миг был последним в их жизни.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});