Е. Кочешкова - Шут

Когда кружка опустела, он вернул ее Нар и вновь откинулся на цветные подушки. Прикрыв глаза, Шут слушал свои чувства. Почему он позволил этому случиться? А почему бы и нет?.. Возможно, причиной тому было, что его впервые за долгие годы назвали любимым? А может быть, человеку в принципе не дано устоять перед Силой, воплощенной в женской нежности…

Поставив кружку рядом с постелью, Нар скользнула под одеяло и приникла к Шуту, спрятав лицо в его растрепавшихся волосах. Мимолетно, как крылья бабочки, губы принцессы тронули ямку у него за ухом, но в этом прикосновении не было страсти — лишь прощальная нежность. Он понимал, что случившееся сегодня не повторится больше никогда.

«Неужели она действительно меня любит? — думал Шут. — Как такое может быть правдой?» — но он знал, что это так, ибо когда две души становятся единым целым, ложь невозможна… Даже если очень трудно поверить. Очень трудно осознать и принять, что для кого-то он может быть желанней короля…

— Свадьба назначена через месяц, — промолвила Нар, щекоча своим дыханием его шею, — но я приду к Руальду раньше. Он будет убежден, что это его дитя. Вы ведь похожи почти как братья…

— Но волосы…

— Лишь признак мага. А маг может родиться в любой семье. К тому же… скорей всего твой сын будет обычным человеком. С черными волосами. Сила редко наследуется в первом поколении. А если и наследуется, не обязательно с цветом волос…

— Сын?.. — окончательное понимание того, что свершилось, накрыло его с головой.

— Да. Это будет мальчик. Он пришел этой ночью, ибо я позвала его.

Шут зарылся лицом в постель. Мальчик… сын… Его дитя. Он почувствовал, как губы неудержимо расплываются в улыбке. Его дитя… Неужели так бывает? Неужели он, балаганный бродяга, паяц, игрушка короля, подарил жизнь новому человеку? Наследнику престола?!

Нар провела пальцем по его плечу.

— У тебя не было прежде женщин?

— А… кхм! — он смущенно хмыкнул. Вопрос застал Шута врасплох. — Да нет… Было. Однажды Руальд решил, что мне пора стать мужчиной…

Нар хихикнула:

— И он нашел тебе шлюху.

— Не… Не совсем шлюху. Точней, вовсе не шлюху. Она была знатная дама, просто… гм… особого нраву…

— Ха! — Нар бессовестно ухмыльнулась. — Видать не больно-то она тебя впечатлила, — и вдруг прильнула к нему нежно щекой: — Ты же мальчик совсем…

Шут еще глубже уткнулся носом в подушку. Ему было стыдно, но в то же время так тепло на душе от этой ласки, которая неожиданно случилась в его жизни.

А ведь тогда, в первый раз, он услышал почти те же слова… «Ох, Патрик, да ты совсем не тот, за кого себя выдаешь…»

Прервав его воспоминания, Нар потянулась и со вздохом выбралась из постели, бессовестно прихватив за собой теплое одеяло.

— Вставай, мой шут. Тебе пора идти, скоро рассвет. Ты ведь не хочешь, чтобы наша тайна стала известна всем в этом дворце?

Вернувшись к себе, Шут запер дверь на засов, чтобы никто его не потревожил, и вновь завалился спать. Он не соврал Нар, у него и впрямь был опыт общения с женщинами в приватном порядке…

Это случилось в ту пору, когда король еще только разглядывал портреты потенциальных невест и частенько приглашал в свои покои совсем не тех дам, с которыми беседуют о погоде. В фаворитках у него тогда ходила некая леди Грэнс, на первый взгляд — милая простушка. Но Шут видел, что глаза у нее умны. По словам Руальда, в искусстве доставлять мужчине удовольствие равных этой особе не было. Шут королю верил и проверять не собирался. Однако Руальд сам решил однажды, что его юный любимчик, слывущий тем еще проказником, достоин познать лучшее.

В ту ночь все праздновали Вершину Зимы — поворот солнца, когда день начинает удлиняться. Карнавалы и праздничные шествия превратили Золотую в город любви и безумия. Во дворце тоже давали пышный бал, и Леди Грэнс с легкой руки своего монаршего покровителя не просто обратила внимание на придворного шута, а старательно весь вечер старалась его обворожить. Высокая и легкая в движении, скрывшая свое лицо изящной позолоченной маской, она даже в ночь, когда все равны, мало походила на остальных придворных дам, ищущих милости короля. Эта леди никогда не жаждала себе короны, довольствуясь положением любимой «ночной феи» Руальда. И Шут сразу понял, что от него самого, разрисованного гримом паяца, ей нужно совсем не то же самое, чего ищут остальные барышни. Не экзотичного приключения, не возможности подобраться поближе к королю… Нет, эта леди обольщала его потому, что так захотел сам Руальд…

И Шут сдался. Хмельной от вина и праздника, потерявший разум от пленительной близости самой притягательной женщины во дворце, он махнул рукой на свои принципы и решил: почему бы и нет? Чем он хуже короля…

Что ж… Эта ночь была и в самом деле незабываемой. Но… когда Грэнс ушла, Шут долго лежал и смотрел в потолок, опустошенно думая о том, что права была матушка Рейна — в объятиях без чувств нет никакой красоты… Да, в тот миг, когда жаркие губы леди Грэнс покрывали его грудь поцелуями, Шуту казалось, он любит эту женщину — он готов был в тот же миг звать ее в храм и приносить обет верности. Но стоило только страсти развеяться, как им овладел жгучий стыд за собственную сущность, которая оказалась так предсказуема, и, в особенности, за эти нелепые мысли о любви.

Шут вырос среди людей, которые действительно умели дарить друг другу себя без остатка. Виртуоз безумно любил свою жену, и та отвечала ему тем же. Еще мальчишкой Шут понял, что если обретет когда-нибудь спутницу жизни, то разделит с ней не только ложе, но и судьбу. Он осознавал, сколь смешны эти убеждения в Золотой, где мужчины хвалились любовными победами, точно трофеями с охоты, и потому так старательно прятал свое истинное лицо за маской бессердечного повесы.

И до этого случая, и после Шуту не раз случалось отбиваться от девиц, желающих познакомиться с любимцем короля поближе. И делал он это виртуозно: ни одна из них не могла заподозрить, что на самом деле господин Патрик просто боялся… До дрожи боялся раскрыть себя перед кем-то. Хоть на миг сбросить маску. Обнажить не тело, но душу… Конечно, были у него потом и другие встречи с дамами… когда король пытался приобщить своего шута к походам в блудные дома. Но… каждый раз, боясь осрамиться, Шут вел себя как пресытившийся болван… Так что большого опыта ему эти случайные связи не добавили.

А в ту ночь, когда леди Грэнс покинула его комнату, Шут был уверен — теперь весь дворец узнает, каков он на самом деле. И отчаянно клял себя за глупость, за выпитое сверх меры, за неспособность остановиться вовремя…