Павел Корнев - Мор

Старые запасы подошли к концу, новая поставка запаздывает – это ли не повод для беспокойства? Состоятельные мальчики и девочки не привыкли себе ни в чем отказывать, а тут такая незадача! Ну да никто им эту отраву насильно не пихал. Впредь умней будут. Те, кто выживет.

В снятый перед отъездом в Рживи особняк на окраине я добрался уже за полночь. И путь неблизкий, и шагал не торопясь. Скверна так и норовила расплескаться, захлестнув своей мутной волной сознание, приходилось стискивать зубы и терпеть.

Я – маяк, бесы меня забери.

Я – маяк!

И сиявший во мраке свет не остался незамеченным. Уже поднимаясь на крыльцо, я почувствовал, как слегка колыхнулась в душе ледяная глыба. Не ожидай подвоха, – ничего бы и не заметил. Даже внимания бы не обратил. А сейчас, когда скверна тянула и давила, легкая дрожь показалась сродни качнувшемуся на воде поплавку.

Есть! Клюнуло!

Заперев за собой дверь, я поднялся на второй этаж и прошел в спальню. Скинул плащ, повалился на кровать и постарался расслабиться, но сон не шел. Вроде еле ноги волочу, глаза слипаются, а не тут-то было. Не могу уснуть, и все тут. Еще и от засевшей в груди льдины холодом веет.

А в голове одна-единственная мысль: «Смогу ли?»

Выгорит или придется хлебнуть лиха?

Страшно…

Поворочавшись с полчаса, я поднялся, прямо из горлышка хлебнул полынной настойки и походил по комнате, тщетно пытаясь хоть немного успокоиться. Прислонился лбом к затянутому изморозью оконному стеклу, постоял, вновь выпил. Не помогло. Послонялся из угла в угол, полистал отложенную специально для такого случая книгу, но не смог сосредоточиться на чтении и вновь начал нарезать круги.

Нервы, это все нервы. Нервы и давящая потусторонней тяжестью скверна.

Плохо мне.

Вот уже и сердечко прихватывать начало. И в глаза будто песка сыпанули…

Боюсь, утро выжатой тряпкой встречу. А ведь еще работать.

Но как заснуть, когда тебя всего едва ли не наизнанку выворачивает?!

Выругавшись, я остановился у прикрытого застиранным полотенцем зеркала, отдернул пыльную тряпку и с усмешкой глянул на собственное отражение.

Глянул на себя, а увидел Бездну. Пустоту. Ничто.

В голове зашумело, из неведомой дали зазвучали смутно различимые голоса, и моя физиономия понемногу начала расплываться в бесформенное серое пятно. А стоило моргнуть – и вот уже из зазеркалья смотрит чужое лицо.

Бесполое, и более того – не принадлежащее живому существу. С пронизывающим насквозь взглядом пустых – будто прорези в маске – глаз.

– Иди ко мне, – шепнула Бездна.

Заточенные в душе бесы рванули, забурлившая скверна обожгла невыносимым холодом, и я невольно качнулся вперед.

– Иду, – выдохнул в ответ и со всего маху шибанул по зеркалу кулаком.

Острые осколки сыпанули на пол, я ухватил рамку и швырнул ее в противоположную стену. Дробя подошвами хрупкие стекляшки, прошелся по комнате и рассмеялся:

– Иди ко мне? Разбежался!

В крови бурлил азарт, сомнения и страхи сгинули без следа.

По краешку прошелся, по самому краешку!

И, пока не схлынула лихая бесшабашность, я открылся и позволил выплеснуться из себя коловшей лютым морозом скверне. Потусторонняя сила заструилась по особняку, и немедленно послышались странные шорохи, скрипы и гудение в трубах. Кожа заледенела, волосы встали дыбом, но с души будто тяжкий камень свалился. Сразу стало легче дышать, а сердце перестало замирать перед каждым ударом. И пусть избавился не от всей скверны, засевшая в грудине ледяная глыба растаяла и перестала изводить своим холодом.

Хорошо-то как!

Понемногу успокаиваясь, я прошелся по темным коридорам, прислушался к раздававшимся в пустых комнатах шорохам. Вернулся в спальню, развалился на кровати, но из-за бурлившего в крови азарта вновь не сумел сомкнуть глаз. Тогда набулькал полный стакан сонной настойки, одним махом влил в себя и вернулся в постель. Какое-то время просто лежал, с трудом удерживаясь, чтобы не начать ворочаться, а потом как-то незаметно провалился в странное забытье.

Задремал – и прекрасно осознавал это. Не мог пошевелить ни ногой, ни рукой, зато слышал каждый скрип, каждый шорох. И как под утро взломали входную дверь, тоже не пропустил. Еще успел во сне порадоваться оправдавшимся расчетам и – проснулся.

Удивившись тому, что незваные гости не спешат подниматься на второй этаж, я достал из шкафа изогнутый нож с лезвием, заточенным с внутренней стороны. Такими сведенными в бритву клинками язычники Пахарты многие века пластали друг друга в полуденных джунглях, а вот в Святых Землях подобное оружие считалось экзотикой.

Скинул камзол, расстегнул пару верхних пуговиц рубахи и с тяжелым сердцем покинул спальню. Спустился по лестнице, прошел в темную гостиную и хмыкнул:

– Еще слишком рано для дружеского визита, не находите?

Подручный Высшего – тот, что с круглым лицом и толстыми пальцами, – поднялся из кресла и спокойно улыбнулся:

– Извините великодушно, господин Март, не хотели беспокоить.

Сопровождали его двое. Парень с легким арбалетом настороженно поглядывал на меня из дальнего угла; вооруженный кинжалом крепыш перекрыл входную дверь.

– Чем обязан? – как ни в чем не бывало поинтересовался я.

Шпик поднял кулак и выставил указательный палец:

– Серебряный ларец. Это раз, – заявил он и присоединил к указательному персту средний. – Сын Ричарда Йорка. Это два.

Как-то слишком быстро они про ребенка узнали!

Я досадливо поморщился и спросил:

– Вот как? А что же ваш хозяин сам не пожаловал?

– При личной встрече спросите.

– Спрошу. Непременно спрошу, – усмехнулся я, прислушиваясь к колебаниям заполонившей особняк скверны. Уловил некую неправильность и выстрелил наугад: – В эти тела вас вселил Жнец? Или уже новый хозяин озаботился?

– Ларец. Ребенок, – услышал в ответ.

На одутловатом лице не отразилось ни тени эмоций, но вопрос, без всякого сомнения, попал точно в цель.

– Вам известно, кто такой Раймонд Фуко? – задал другой вопрос.

– Не заговаривай нам зубы! – нахмурился круглолицый. – Где ларец и ребенок?

– Выходит, не знаете, – усмехнулся я и разом выплеснул вовне остатки хранившейся в душе скверны.

«Скверна может размыть границы между реальностью и потусторонним», – писал Раймонд Фуко и был абсолютно прав. Очертания мебели смазались, комната приобрела дополнительную глубину, и я сорвался с места.