Гай Орловский - Ричард Длинные Руки

Я успокаивающе помахал ей рукой, ибо она в испуге замолчала и застыла. Девушка робко улыбнулась, сказала торопливо:

– Добрый день, благородный рыцарь!..

– Я не рыцарь, – ответил я поспешно.

– Как же не рыцарь? – не поверила она. – Такой конь, такие доспехи…

– Если настоящие рыцари услышат, – сказал я, – меня повесят на первом же дереве. Я просто оруженосец. Ты далеко забралась в лес. Это не опасно?

Она ответила послушно, все еще держа хворост на спине:

– Что делать, господин ры… господин. Чем-то топить надо.

Я увидел в ее глазах покорность и смиренный страх, ведь мы в лесу одни, а молодой мужчина не упустит случая сделать с молодой девушкой все, что желает. Я чувствовал стыд и раздражение, я ж из прогрессивного мира, где «это» такой пустяк, что ни мужчина, ни женщина уже через пару минут не вспомнят о коитусе, а здесь меня подозревают, что я накинусь с такой жадностью, как будто это что-то для меня редкое и недоступное.

– Давай я довезу тебя ближе к дому, – предложил я. – Прямо к дому не обещаю, торопимся… Ты где живешь?

– Прямо за этим лесом наша деревня, – ответила она смиренно. – Вон за теми деревьями уже видно…

– Садись, – сказал я. – Скоро стемнеет, а ночью тут бродят волки.

Она посмотрела на небо, на ее лице страх и надежда боролись так явно, что я сказал еще торопливее:

– Твой хворост тоже захватим, не бойся.

Я соскочил, быстро приторочил вязанку позади седла, вскочил на коня и протянул девушке руку. Освободившись от вязанки, она выглядела стройной, как березка, чистой и нежной. Красные волосы рассыпались по плечам. На бледных щеках заиграл румянец.

– Вы так великодушны, сэр рыцарь… ой, простите, господин!

– Влезай, – поторопил я. – А то мне влетит.

Она подняла на меня взгляд ясных, почти детских глаз. И без того маленькая и хрупкая, выглядела совсем ребенком, только крупная грудь выдавалась под простым платьем очень отчетливо, а я старался и не мог отвести глаза от низкого выреза ее платья.

– Да, – сказала она послушно, – да… но вы уверены, господин, что не хотите… что ничего не хотите?

Я помотал головой.

– Садись! Могут же люди что-то делать бескорыстно?

– Могут, – ответила она и улыбнулась благодарно. – Но мужчины чаще отказываются от золота, чем от женщины.

Ее тонкие пальцы скользнули в мою широкую ладонь. Я дернул, успел удивиться ее почти невесомому телу, в следующее мгновение она оказалась в моих объятиях. Смущаясь, как бы не подумала, что похоть все же взяла верх, я отстранил ее, повернул к себе спиной. Конь тут же двинулся ровным неспешным шагом.

Красные пушистые волосы пахли лесной травой, щекотали лицо. Я невольно вдыхал нежный запах. Руки сами по себе начали стискивать ее хрупкое тело. В поясе она такая тонкая, сверху руку сладко обожгло, по всему телу промчалась сладостная дрожь, это я нечаянно коснулся ее груди.

Девушка сидела в моих руках, как пойманный зверек. Я слышал, как часто-часто стучит ее испуганное сердечко, вряд ли крупнее, чем у зайца. Я старался держать мысли чистыми, но перед внутренним взором возникали картины, где уже мну ее в стоге сена, раздетую, открытую, с раскинутыми руками…

– Господин, – произнесла она трепещущим голоском, – господин… позвольте мне сесть позади.

– Зачем? – спросил я. – Так удобнее.

– Я прошу вас…

– Глупости, – пробормотал я. – Здесь держу, а там свалишься.

– Я буду держаться за вас, – возразила она, чуть смелея. – Я обхвачу вас за пояс обеими руками! И буду держаться крепко-крепко!

Она легонько вскрикнула, когда я пересаживал, для этого пришлось прижать ее весьма крепко. Седло протестующе скрипело, я усадил ее на вязанку, повернулся, пряча пылающее лицо, ибо, пока переносил, ее горячая грудь прижалась к моей щеке, я успел ощутить на губах сквозь тонкую ткань упругие горячие угольки.

Конь двигался мерным шагом, не обращая внимания на возню на его спине. Я сидел, выпрямившись, как столб, щеки пылают, уши раскалились, перед глазами промелькнули гнусные и сладостные видения. Я старательно гнал их, распухшие от прилива крови губы беззвучно шлепали, то ли шептали молитву, то ли ловили эти горячие, как угольки, кончики.

За спиной потрескивал хворост, сидеть на вязанке неудобно, девушка поневоле согнулась в поясе, почти легла грудью мне на плечи. Я беззвучно взмолился, почему на мне такой тонкий железный панцирь, не защищает от жара ее молодого тела, руки ее никак не отыщут, за что ухватиться. Если б не вязанка, то сидела бы, чинно обхватывая за пояс, а сейчас при каждом конском шаге в испуге хватается, хватается…

– Ой, – вскрикнуло у меня над ухом, – что это у вас, господин?

Ее полные жаркие груди коснулись затылка и тут же отстранились. Я ощутил по ее движению, что она сунула палец в рот. Перед глазами вспыхнула сладостная картина ее полных жарких губ, уже созревших, податливых. Я пояснил:

– Не обращай внимания. Это мне в монастыре сувенирчик вручили.

– Какой он…

– Поцарапалась? – удивился я.

– Да… нет, будто обожглась. Хотя нет, почудилось… Нагрелся от твоего молодого сильного тела, мой господин. В тебе полыхает жар, господин…

Я буркнул:

– Не обращай внимания. Твоя деревня справа или слева?

Конь вышел на тропинку, что раздваивалась, как змеиный язык. Над ухом прозвучало рассеянное:

– Слева… Конечно же, слева…

Правое ухо обжигало ее горячее дыхание. Мне показалось, что ее дыхание становится все жарче, а ладони хватаются за меня даже крепче, чем чтобы удержаться. Снова плечи обожгло прикосновение ее полных горячих грудей, я стиснул зубы, повернул коня налево и пустил вскачь.

Грохот горячей крови в ушах гремел громче, чем стук копыт. Я ощутил, что недостает воздуха. Над ухом раздался нежный голос:

– О, мой господин…

Как сквозь пелену я увидел вдали блеск, что разрастался, приближался. Снова грохот копыт, щелчок. Сжимающие меня руки ослабели. Мелькнули серебристые доспехи, сквозь шум крови в ушах гремел злой голос, ему отвечал другой. Я с трудом различил голоса Ланзерота и Бернарда.

Я ощутил, что лежу на земле лицом вверх. Сверху появилось, заслоняя все небо, огромное красное лицо. Бернард взглянул с отвращением, исчез. Я с трудом приподнялся, опираясь на локоть. Да, валяюсь, как колода, посреди тропки, неизвестно как оказавшись здесь, по щеке кровь, в голове звон и слабость. Конь мирно щиплет траву на обочине. Ланзерот уже на коне, Бернард что-то доказывает, загородив дорогу, Ланзерот отрицательно качает головой.

Бернард оглянулся, лицо его было красным от гнева. Я собрался с силами, поднялся. Ланзерот бросил в мою сторону взгляд, полный презрения к быдлу, повернул коня и ускакал. Бернард выругался, он казался мне надвигающимся монстром.