Дана Арнаутова - Год некроманта. Ворон и ветвь

— И вас пусть хранит, — торопливо отозвалась Женевьева, подбирая уже отяжелевший от сырости подол. — Я напишу из Стамасса.

Чуть не вырвалось, что письмо она отправит с отпущенными слугами, но это было лишнее, и Женевьева умолкла. Время, сегодня шутившее то зло, то глупо, как бродячий жонглер на площади, застыло. Женевьева стояла в неверном пятне света от факела, фыркали лошади, взгляды людей скрестились на ней, а она почему-то медлила. Сбоку высилась стена замка, не слишком высокая, но толстая и выглядящая такой надежной. Пришлось напоминать себе, что надежность эта мнимая. С другого бока в темноту уходил мост, там были дорога, зимняя ночь и неизвестность. А вдруг Женевьева ошиблась?

Стиснув зубы и коротко кивнув на прощанье, она решительно поставила ногу на ступеньку кареты, неуклюже влезла и села на сиденье напротив жмущихся друг к другу Энни и Эрека. Задернула плотную занавеску на узком окошке, сохраняя тепло, которого в промерзшей карете явно не хватало.

Ошиблась она или нет, в горящем доме долгие раздумья — к беде! А когда под ногами горит мост, и в ров прыгнешь, лишь бы подальше от огня.

Хлопнул снаружи кнут кучера, карета качнулась — второй из слуг прыгнул на запятки, скрипнули плохо смазанные колеса. Женевьева прикрыла глаза, истово молясь про себя, чтобы не пугать детей…

— Матушка… матушка…

Тихий голос сына вырвал ее из сна. Встрепенувшись, Женевьева не сразу поняла, где находится и почему вокруг все трясется, а потом память и понимание пришли разом. Карета, дорога!

— Матушка, — повторил Эрек, глядя на нее, еще сонную, в упор, и только сейчас Женевьева поняла, что голос у него странный. Тихий, верно, и слишком напряженный при этом.

Одной рукой сын обнимал за плечи спящую Энни, второй держал приоткрытой так тщательно задернутую ею занавеску, хотя в карете отнюдь не потеплело, пока Женевьева, к своему стыду, уснула прямо во время молитвы. И жаровня не помогла.

— Эрре, что ты… — начала она раздраженно про занавеску и тут же осеклась, потому что Эрек поднес палец к губам и снова заговорил сам:

— Матушка, мы свернули не на ту дорогу.

— Как… не на ту? — обмерла Женевьева, мгновенно поверив Эреку — тот не раз ездил с бароном на охоту и знал эти места куда лучше нее.

— Поворот к королевскому тракту милями десятью дальше, — с тем же холодным спокойствием тихо пояснил Эрек. — Развилку к монастырю мы уже проехали. Я все боялся, что мы свернем туда, потому и не спал. Это тупик, матушка, здесь когда-то был ручей и стояла мельница, потом вода ушла. Нехорошее место. Глухое.

Ужас, таившийся где-то внутри все последние дни, плеснул через край, требуя выскочить из ставшей ловушкой кареты. Женевьева стиснула края шали, не зная, что делать. Молиться? Кричать? Или все это какая-то ошибка?

— Буди Энни, — сказала она чужим голосом, едва слыша сама себя. — Тихо буди. У нас оружие есть?

Эрек молча потянул что-то рядом и показал ей короткий, в локоть длиной, меч оруженосца — единственное оружие, не считая ножа, что мог носить по своему статусу не вошедшего в возраст дворянского сына.

— Хорошо, — сказала Женевьева все теми же непослушными губами, хотя ничего хорошего в этом не было.

Карета теперь тряслась вовсю, заброшенная дорога — это не баронский тракт, законный отпрыск королевского и потому содержащийся в порядке. Тупик, куда и днем-то никто не заедет, а на глухом зимнем рассвете… Значит, их не повезут в Стамасс. Впрочем, и в монастырь тоже. Они пропадут по дороге, выехав из замка и не добравшись никуда.

— Давно свернули? — спросила Женевьева, подбирая мешающиеся в ногах юбки.

— Нет, — быстро, напряженно ответил Эрек. — Я сразу вас разбудил. Поворот обратно шагах в ста.

— Монастырь близко?

— Милях в семи.

И уже рассвело… Ах, как плохо! В темноте она бы велела Эреку прыгать из кареты и тащить Энни в лес, а сама попыталась бы задержать. Двоих мужиков?

Женевьеву заколотило. Энни, проснувшись, переводила испуганный взгляд с нее на Эрека и обратно. Твари! Какие же твари! Детей за что?! Эрек даже не наследник!

— Все хорошо, доченька, — уверенно сказала Женевьева, но улыбнуться не смогла, да Энни бы ей и не поверила. — То есть пока не очень, но будет хорошо. Тихо, лисичка моя, не бойся и не шуми.

В лисичку они играли еще в Молле, и Эрек замечательно искал спрятавшихся «зайцев», зато Энни отлично пряталась, замирая, как настоящий звереныш. Глупость какая в голову лезет. Может, выпихнуть из кареты хотя бы ее? Нет, не убежит.

— Эрек, дай мне меч.

Медлить было нельзя, с каждым поворотом колеса они удалялись от спасения.

— Дай мне меч, — прошипела Женевьева. — Сейчас я открою дверь, подниму шум и ударю первого, кто сунется, а ты выскочишь и побежишь. Не спорь! Ни я, ни Энни убежать не сможем. Беги изо всех сил — к монастырю. Ты хорошо бегаешь, ты успеешь. Приведи помощь, а мы постараемся продержаться. Не спорь, ради Света, времени нет!

Несколько мгновений он смотрел на нее расширенными глазами, потом кивнул. И тут же замотал головой, лихорадочно шепча:

— Нет, не так. Жаровня! Я ударю мечом, а вы следите за другой стороной. Сунется — углей в морду…

Они не успели. Совсем немного не успели. Карета, жалобно скрипнув всеми колесами, окончательно встала, и кучер, спрыгнув с козел, молча рванул дверцу. И сразу же — второй, с другой стороны. Эрек, оскалившись, как звереныш, дернул меч из ножен, попытался ударить ногой в бородатое лицо. Закричала Энни. Женевьева, подхватив жаровню — просто железное ведро с углями, откинула крышку, сыпанула в лезущего внутрь кучера.

— Беги! — крикнула, выталкивая Энни из кареты мимо воющего мужика, пока тот хватался за лицо. — Беги в лес!

Никуда она не побежала, так и замерла в трех шагах от кареты, и протерший глаза верзила обернулся к ней, потянул из ножен на поясе охотничий нож, а Эрека уже вытащили с другой стороны. Там шла глухая возня, кто-то хекал надсадно, и Женевьева, вываливаясь к Энни, со смертельной безнадежной ясностью понимала, что ее сына убивают…

Ведро так и валялось у двери кареты. Подхватив его снова и совсем не чувствуя веса, Женевьева с размаху ударила верзилу по затылку.

— Беги, дура! — крикнула снова истошно. — В лес!

Энни, будто поняв, кинулась прочь, но не в лес, а по дороге. Глупо, суматошно, и не убежать ей было никуда в длинном платье и тяжелом теплом плаще. Но она бежала и кричала что-то звонким детским голосом, теряя последнее дыхание. Не убежит, никак! Понимал это и верзила, потому развернулся к Женевьеве, которой было совсем не страшно, только тоскливо. Не могла она бояться, просто не получалось, и если бы не Эрек, который тоже кричал что-то с другой стороны кареты, кричал, а она даже слов не могла разобрать, так и стояла с дурацким ведром-жаровней наперевес…