Вадим Крабов - Рус. Защитник и Освободитель

Видение разрушил Пиренгул. Он тряс зятя и кричал чуть ли не в ухо:

— Эй! Рус! Рус! Очнись! Да что с тобой!..

— Все… я в порядке, — отстранился «пасынок Бога», а в голове все еще продолжал звенеть голос, удаляющийся, словно горное эхо: «Надо только поверить… надо только… поверить… верить… верить…», — звук медленно затухал и только через долгий статер пропал окончательно.

«Не в первый раз эта фраза… — подумал, все еще пребывая в легкой прострации и мучительно пытаясь вспомнить что-то важное… — да пошла она! Сколько можно!», — наконец, полностью очнулся и выкинул её из головы. Но связь между «факиром» и этой фразой, иногда всплывающей в сознании, отметил.

— А что было-то?! — князь серьезно испугался за здоровье зятя, — ты замер и побледнел. Оставьте нас! — скомандовал сгрудившейся вокруг них охране.

— Все, все в порядке, Пиренгул, — Рус поспешил его успокоить, — всплыло одно видение… Сам послал, — добавил, чтобы избавиться от вопросов, — поехали, чего встали. Хорошо всё у Гелинии, — сказал, когда тронулись, — скоро у неё будет много подданных. Рабы подойдут, несколько тысяч. Да, Эледриас мне тоже иногда видения посылает…

— А… — хотел было поинтересоваться князь, но в ответ на жесткий взгляд «пасынка френома» осекся. До дворца доехали молча.

Со жрецами Рус закончил быстро. Им лично Пиренгул пообещал выделить пустующий эолгульский храм Эребуса под переустройство на культ Френома. Уверил, что выделит столько работников, сколько потребуется. «Пасынку» их бога осталось только посоветовать:

— Приглядывайтесь к шаманам, братья. Они все непосвященные и некоторые могут принять посвящение Френому. По крайней мере, Он со своими Духами им ближе, чем другие боги без оных. Ну и вообще, делайте добрые дела и люди к вам потянутся.

— Да! — обернулся уже практически в дверях их дворцового покоя.

Два жреца согласились жить исключительно вместе. Поразил их дворец своей броской красотой и сложным внутренним устройством. Не то, что заробели оставаться по одному — все-таки этруски, о страхе и речи не могло быть, а как-то… неуютно.

— В Тире, к сожаленью, еще остались рабы. Князь не может своим указом в одночасье отменить рабство. Традиция, бунт и все такое. Но я попрошу, чтобы территорию нашего храма он объявил «без выдачи». Так он поступил с пятном. Так что вам, братья, надо жить при храме уже с завтрашнего дня, с начала перестройки.

— Мы так и хотели, брат Рус, — ответил пожилой и старший по должности жрец, — но князь уговорил. Сказал, ты все равно с ним сюда явишься.

— Хм. Он угадал. Явился, помолились, обсудили и хватит, братья. Нам дворцов заманчивые своды не заменят никогда свободы![40] Я загляну к князю и иду в Кагантополь. А вы отправляйтесь в бывший храм Эребуса.

Рус вышел не в самом городке, а недалеко от его главных врат, в степи. И сразу, как незабвенный Остап Бендер, «попал под лошадь». В геянских условиях стоит уточнить: под борков. Они тащили крытую тентом повозку — фургон. Или кибитку — не поймешь. В видах кочевых телег не разберешься.

«Вот черт, в городе не хотел выпрыгивать из-за столпотворения и здесь попал под раздачу! — подосадовал он и пораженно оглядел степь, — ёшкин кот! Да тут орда собралась!».

Меж тем с облучков соскочил хозяин и набросился с руганью:

— Ты куда лезешь, отрыжка Предков! Зашибить мог ненароком… — его пар стравливался по мере разглядывания незнакомца, который стоял, скрестив на груди руки, и задумчиво смотрел на огромное кочевье. Застывшие перед ним борки, мало-помалу пятились назад, невольно двигая и фургон. — Да ты кто такой! — все же смог выдавить пожилой тиренец, больше всего пораженный поведением его смелых и наглых быков.

Перед ним стоял тридцатилетний воин, одетый в тирскую походную одежду, которую покрывала добротная этрусская кольчуга без нагрудных пластин. На голове удобно сидел червленый железный шлем с откинутыми щеками и переносьем. Шею и подбородок закрывала кольчужная бармица. Из-под небольшого козырька на хозяина повозки глядели серые этрусские глаза. И вообще, лицом незнакомец сильно походил на типичного этруска. Но вот рост… он пол локтя не дотягивал до самого низкого из их воинов. И оружие, парными мечи, больше подходили редким «любителям» из просвещенных стран, чем варварам-этрускам…

— Этрусский князь Рус Четвертый из рода Нодаш, — ответил неизвестный на чистом тирском языке, чем еще больше запутал кочевника, — а ты кто будешь, уважаемый?

— Балтагул я… из рода Турнидов… — растерянно ответил пожилой.

— В поход, вижу, собираешься. Всей семьей?

— Нет, старший сын остается… я уже из возраста вышел, а то бы сам… князь самых умелых воинов оставляет… — тут до него дошло: а чего это он отчитывается? — а почему, уважаемый, я тебе отвечать должен? — его голос окреп, осанка выпрямилась.

— Не должен. Захотел — ответил, нет — не отвечал бы. Ну ладно, я пошел. Да не забудут тебя Предки! — с этими словами повернулся и зашагал в сторону недалеких городских стен.

— И тебя! — по привычке выкрикнул Болтагул и подумал: «Вот гули[41] проклятые, это же этруск! Они Предков не чтят, Френом у них… а откуда он взялся?..».

Руса встретили восторженно. Даже более чем. Позабыв о дисциплине, из казарм, устроенных в бывших орденских общежитиях, из походных шатров, поставленных на центральной площади, выбегали все новые и новые этруски. «Пасынок» давно лежал на руках рослых воинов и плыл над их головами, приближаясь к самому большому шатру — штабу корпуса.

Гвалт стоял неимоверный. Лейтмотив общего радостного гомона можно было бы описать одной фразой: «Френом нас не забыл — его сын явился!», — в контексте потери терпения. Устали деятельные воины ждать. Приплыли «на край света», а зачем? Воевать-то не с кем.

Рус чувствовал настроение богатырей, поэтому на пороге шатра командующего обернулся и двинул речь:

— Доблестные этруски! — шум над толпой притих, — я ценю ваше терпение. Вы прибыли по моему зову, прибыли сражаться, а оказалось — опоздали. Понимаю вашу досаду. Но скоро часть из вас отправится в пятно, а там есть, как проявить свою доблесть! Часть останется здесь для охраны Тира — княжества моей жены. Варвары из кичливых «просвещенных» земель пойдут по дороге от Далора до пятна всего и тридцати милях от этого городка. От них можно ожидать всё, что угодно. Кто служил в тех странах, тот знает их коварство. Будьте бдительны! Не посрамите Этрусию! А тем, кто будет отдыхать после дежурства, — продолжил, добавив в голос заговорщическую откровенность, — ничто не помешает заглянуть в пятно… вы поняли меня? — И сразу перешел на серьезный тон. — Только я не потерплю ваших пустых потерь и тем более не потерплю справедливых жалоб на вас от воинов из других стран. Понятно?! И запомните: тиренцы — наши союзники. Ясно?! Не слышу? — и только через долгие полстатера, после нарастающего гула, в котором угадывались споры воинов друг с другом, раздался четкий ответ, прозвучавший слитно, как по команде: