Евгения Горенко - Брат-чародей

— А ты когда-нибудь влюблялся?

Мажордом сначала опешил — но уже в следующее мгновение давал себе твёрдое обещание, прямо сегодня приказать собрать все сведения обо всех соучениках Легины! Особенно о том самом Эд-Тончи!

Решив так, он чуть успокоился.

— Так ты когда-нибудь влюблялся? — нетерпеливо повторила Легина. — Скажи!

— М-м… — потянул время старик, собираясь с мыслями. И с воспоминаниями. — Я много прожил. И всякое в моей жизни было. Когда я был лишь немного старше тебя, я однажды захворал. Сильно захворал, и меня отвезли в деревню, на свежий воздух и парное молоко… Было лето, — старик всё сильнее уходил в воспоминания. — Такой высокой, сочной и пахучей травы я больше никогда и нигде не встречал. И цветы — так много цветов, что туда летали пчелы с пасеки, до которой было вёрст пять, не меньше. Я часто ходил на ту пасеку. Её держал один старик. Он угощал меня мёдом и учил скачивать его из сот. Я до сих пор помню его сухие и ловкие руки… и тот особенный запах дыма, которым он выкуривал пчёл.

Лорд Станцель помолчал.

— Однажды он спросил у меня, зачем я сюда приехал. Я ответил, мы разговорились. Я ему… всё рассказал. Да. Всё. Он долго слушал — а потом сказал два только слова. Горький мёд.

— Чего? — не поняла страстно слушавшая Легина.

— Я тоже тогда не понял. Но он объяснил. Легенда есть такая. Мол, некогда боги одаряли людей своими дарами. Сеттена подарила прядь волос, которая превратилась в тонкую и тёплую овечью шерсть, чтобы люди могли делать из неё себе одежду. Вечный труженик Чебос отёр капли пота со своего лба. Они упали на землю и, высохнув, стали соляными копями. Брошенные с небес горсть листьев с серебряных деревьев упали на неё с благозвучным звоном — и так у нас появилась музыка. Много там чего было… А самый дорогой подарок был мёд прямо с их стола; мёд сладчайший, подкрепляющий самые уставшие силы и дарящий вечную молодость. И, мол, настолько это был дорогой подарок, что даже счастливые и щедрые боги на мгновение пожалели о нём. Только на мгновение, но этого хватило, чтобы дар прогорк. И до земли долетел уже горький мёд…

— И что? — выдохнула девочка. Её глаза вдруг странно заблестели.

— Вот с тех самых пор на земле появилась любовь. Сначала любовь кажется неописуемо сладкой, животворящей и от всего спасающей. И это истинная правда, правда первого её вкуса. Но только никому, увы, ещё не удалось избежать второго — горечи. Который приходит, раньше или позже… Вот что мне рассказал тот пасечник. А я даже не помню его имени.

Тучная дама-воспитательница, до сих пор спокойно спавшая в своём кресле, что-то забормотала. Легина испуганно уставилась на неё, но успокоилась, когда в пространстве комнаты стали разливаться негромкие трели храпа.

— Хватит о грустном. Ну так мы устроим праздник? — заговорщически зашептал лорд Станцель. Сейчас ему более, чем когда бы то ни было, хотелось это сделать: это был бы прекрасный повод в подходящей обстановке присмотреться к гостям Легины. Особенно к тому самому Эд-Тончи.

Но Легина отрицательно покачала головой.

— Нет. Спасибо. Уже не надо.

Старик удивлённо крякнул.

— Спасибо, — повторила девочка. — И иди. Мне ещё учить надо.

И она пододвинула к себе первую попавшуюся книгу.

Долгий, кряхтящий подъём успешно закончился. Мажордом постоял, переводя дух и что-то обдумывая. И решился.

— Я хочу сказать тебе. Ты должна знать. Я тобой очень горжусь. Ты очень сильная и мудрая.

Легина подняла к нему своё лицо, на котором изумленная недоверчивость уже перетекала в пунцовую радость и гордость.

— Ты будешь настоящей ренийской королевой! — не сдержался старик и, сморгнув слезу, быстро вышел из комнаты.

…Когда дама-воспитательница, наконец, сонно распечатала глаза, она увидела картину, весьма удивившую её: на полу, над даром раскрытой книгой, с радостным и невидящим взором, крепко выпрямившись, сидела принцесса. На всякий случай женщина огляделась вокруг — не случилось ли чего? А когда она снова посмотрела на воспитанницу, та уже вставала с ковра, и вид у неё был вполне обычный, замкнуто-серьезный. Это немного успокаивало. Ещё чуть настороженная она поинтересовалась — "Всё ли в порядке?" — и, получив невразумительно-положительный ответ, с окончательно спокойным сердцем пошла узнавать за ужин.

Глава 8. Вкус любви

И вот, через полтора года после того, как Гражена постучалась в двери к чародеям, ей впервые доверили настоящую чародейскую работу. Правда, не только ей одной, но и всем остальным ученикам тоже. Да и то сказать, работы хватило бы и не такую компанию.

Несмотря на подстеленную соломку, совсем избежать обещанных Айна-Пре голодных бунтов не удалось. Не то, что бы сильно бунтовали — в основном пока доставалось лавочникам да изредка хозяевам усадеб. Но когда в Асберилли толпа чуть не растерзала сборщиков налогов, а в Почехове удалось остановить разгром казённых амбаров, только введя в город регулярные войска, чародеи встревожились не на шутку.

Сразу после праздника холстинки они собрали всех своих нынешних учеников (всех, кроме Михо, ещё не вернувшегося из поездки домой) и даже пригласили двух бывших, Миреха и Кшевчену, красивую полную женщину с заметным вешкерским акцентом.

Инструкции были просты.

Страну всё больше захлёстывает волна злости из-за растущих цен на хлеб. Ещё немного, и может накрыть с головой. Поэтому чародеи сейчас будут спускать через себя, как через шлюз, эту поднимающуюся волну, а ученикам достанется работа второй ступенью «водоотвода», если первая вдруг переполнится. Технически всё это несложно, — подытожил Кастема, — но малоприятно.

…Первые часы работы было просто скучно. Однако вскоре что-то начало меняться: комната словно сжалась, потолок стал тяжелее, а дневной свет заметно туснел. Ребята всё чаще ёрзали, вздыхали, бесконечно тёрли руки и ноги. Легина даже начала всхлипывать.

Перед заходом солнца их отпустили. Ночью редко кому не снились кошмары: всю ночь куда-то приходилось бежать, от чего-то спасаться; на них обрушивались то огромные волны, то огненные смерчи, а то сами они камнепадами летели с вершин гор. А рано утром все сидели на своих местах. В воздухе комнаты заблаговременно чувствовалось вчерашнее настроение, что-то вроде почти ощутимого запаха зубной боли, от чего хотелось чесаться или ныть, скрутившись калачиком на полу.

Снова пошла работа. Чародеи держались дольше, но и их лица вскоре потемнели. Во время коротких перерывов на отдых они всё реже шутили и подбадривали ребят.

На четвёртый день Легина вдруг забилась в истерике, к которой тут же присоединился Миррамат. Их едва успокоили. Так как было уже поздно, в тот день решили больше не продолжать.