Элисон Бэрд - Империя звёзд

— В смысле, помедитировать?

— В моем народе говорят, что когда мы думаем, будто бодрствуем, на самом деле мы спим, — ответил шаман. — А когда засыпаем, то просыпаемся для снов. Чем ждать, чтобы сон пришел к тебе и дал тебе ответы, поищи его там, откуда они приходят.

С этими словами шаман медленно пошел прочь. Дамион смотрел вслед сутулой фигуре старика, уходящего шаркающей походкой. И когда фигура растаяла в темноте, он опустился на колени и стал чертить на песке.

Резьба на развалинах стен в оазисе относилась к древнему прошлому. Мохарцы сегодняшних дней и лет все изображения наносили не на камень, а на песок, потому что песок по натуре своей изменчив, перелетает с каждым дуновением ветра, и образы, начертанные на нем, не проживут достаточно долго, чтобы стать идолами. Никогда больше вожди племен не пойдут войной на богов друг друга.

Вакунга научил Дамиона, как рисовать вокруг себя шаманский круг, виток за витком, мысль за мыслью, заметая следы мог, пока не придешь в неподвижный центр. Сейчас он такой и нарисовал. Сперва самый внешний с его свирепыми стражами: львами, шакалами или фантастическими зверями собственного воображения. Далее кольцо волнистых линий, изображающих ров круговой реки. Потом внутренняя стена со шпилями башен, означающая крепость. В ней — круг пустого, нетронутого песка, где сел сам Дамион, скрестив ноги. Пусть внешний мир вихрится бурей, но здесь — ее неподвижное око. Дамион вспомнил звездообразный город Лиамар на вершине Элендора. Подобно этому кругу, понял он сейчас, город был мандалой, и Храм Небес стоял в ее центре.

Он закрыл глаза и стал глубоко дышать. Здесь не было амброзии, которая могла бы облегчить переход, и его разуму придется искать путь в Эфир своими силами.

Дамион долго просидел неподвижно, и звезды медленно поворачивались над ним. Мохарский шаман мог бы повторять про себя какую-нибудь мантру снова и снова, пока тело и ум не пришли бы в гармонию. Почему-то Дамиону вспомнились стихи из его детства, которые он запомнил, потому что там было про рыцаря.

Мой милый жил в златом дворце,Каких не видел свет:Там пол как в дорогом ларце,А стены — самоцвет.И плыл через волшебный садЦветочный аромат.

О, сад чудесный! Там вдвоемГуляли мы сам-друг,Фонтаны пели соловьем,И пролетал досуг.И был чудеснее, чем сад,Его влюбленный взгляд.

Уехал милый рыцарь мойВ кольчуге и броне,С мечом, копьем — такой лихойНа боевом коне.И долго таял стук копытЗа кущами ракит.

А путь опасностью чреват,Для рыцарей жесток:Там змеи охраняют кладИ золотой замок,А ведьма варит приворот —Заманит, уведёт.

В темнице темной и сырой,Обманут колдовством,Ужели милый рыцарь мойТомится под замком?Как узнику, что взаперти,Любовь свою найти?

Иль сможет все же он опятьУзреть чудесный сад —Очнуться и затосковатьИ броситься назад,Где, чуя темную беду,Его стою и жду:Когда же милый рыцарь мойВоротится домой?[2]

Это, как говорили ему наставники, древняя аллегория о разделении души и разума. Элеи верили, что последний отчуждается от первой в момент рождения, и его путь в царстве смертных в новой броне живой плоти похож на странствия рыцаря в неизвестных краях. Разум забывает о предыдущей жизни в царстве духов и оставляет душу в печали, как покинутую возлюбленную. И только смерть тела воссоединяет их в Небесах.

Отчего сейчас вспомнилась ему эта аллегория?

Он сидел не шевелясь, сосредоточившись в собственной внутренней тишине, пока весь остальной мир не исчез из его мыслей, пока не исчезли сами мысли, и он поплыл в пустоту, где странно менялось его сознание, не пробуждаясь и не засыпая и все же осознавая — себя, темную внутреннюю бездну, собственное тихое дыхание и что-то еще помимо этого, что не было ни звуком, ни образом, но постоянным потоком и прибоем какой-то непостижимой силы…

Засверкали во тьме радужные грани — Камень Звезд, талисман Эйлии. Он пылал перед глазами, светился своим загадочным светом, взывая к нему, Дамиону.

— Тысяча оттенков, один сияющий, свет. Многие суть одно, и одно есть многие…

Из камня возник силуэт птицы, будто проклевывающейся из лучезарного яйца. Большая птица, состоящая из света, плыла сквозь мрак, освещая его. Она подплыла поближе, и он увидел, что птица состоит из мириад птиц поменьше, от голубей до орлов, от фазанов до журавлей. И они человеческими голосами кричали в этой своей стае в форме птицы:

— Элмир! Кто покажет нам Элмира, птицу небес?

— Вы — Элмир, — отвечал он им. — Вы сами — то, что ищете.

— Многие суть одно, и одно есть многие! — крикнули они в один голос.

Золотое свечение разгорелось ярче, и тысячи крылатых силуэтов слились снова в одну большую огненную птицу. Но тут свет стал тускнеть и гаснуть. На глазах пораженного ужасом Дамиона Элмир остановился в полете. Вокруг него обмотались извилистые кольца змеи, черной как ночь. Элмир ударил змею когтями и клювом, а змея погрузила клыки ему в грудь, и показалось, что сейчас они рухнут вниз, в темноту, и пропадут оба.

— Нет! — крикнул он птице света. — Ты должен жить! Нельзя, чтобы тебя одолели!

Огненный глаз птицы повернулся к нему, и Дамиона ослепило, как будто он глянул на солнце. Но он успел увидеть в этом взгляде призыв.

— Да, я помогу, если в силах. Покажи, что мне делать! — вырвался у него крик из самого сердца, из самых глубин его существа.

И из темноты прозвучал ответный крик, будто клич дикой птицы в пустыне без надежды и утешения:

— Аккар!

Видение исчезло. Дамион пришел в себя, заморгал, огляделся. Серебрились в лунном свете пески.

— Аккар, — прошептал он.

Бог, Который Всегда Возвращается. Древний бог мохарских мифов, умирающий осенью под скорбь своей супруги Найи: ее слезы — это и есть зимние дожди. А весной она возвращает Аккара к жизни. Так рассказывал Киран Йарисс, и шаман говорил так же.

— Каждый год богиня спускается в подземный мир и возвращает оттуда своего утраченного возлюбленного, — говорил Вакунга.

Миф о плодородии, подумал тогда Дамион. Много таких мифов в мире в языческих преданиях. Как спускается под землю небесная богиня в поисках своего супруга, так спускаются к нам весенние дожди и впитываются в почву. Она освобождает его из подземной тюрьмы и выводит на свет, и семя освобождается от оболочки и выходит на свет цветущим растением. Такова основа всех этих старых сказок.