Юлия Остапенко - Игры рядом

Впрочем, что думают все кучера в мире, мне было абсолютно наплевать — я мечтал о горячей ванне, чашке рома и теплой постели. Я надеялся, что Паулина и ее муж еще спят, поэтому был неприятно поражен, когда, проходя мимо гостиной, услышал приглушенные голоса. Был шанс проскочить мимо незамеченным, но, на мою беду, дверь в гостиную оказалась открыта. Положившись на милость Троих, я шмыгнул мимо двери и уже считал себя спасенным, когда из комнаты раздался взволнованный крик:

— Эван!

Скрипнув зубами, я развернулся. Паулина, одетая в домашнее платье, с небрежно заколотыми волосами, вылетела в коридор, подхватив юбки, и бросилась ко мне.

— Запредельный! Где ты был?!

— Гулял, — кротко ответил я.

— Вижу! — выпалила она, смерив меня взглядом с головы до ног. — Целые сутки, Эван! Мы… чуть с ума не сошли!

— Тише, милая, твой муж будет ревновать, — скривился я, и вдруг до меня дошел смысл ее слов. — Мы? Кто это — мы?..

— Она и я, — сказала Йевелин, выходя в коридор. Мутный свет из гостиной золотил ее распущенные волосы. На ней всё еще было то мраморно-белое платье, только она смыла краску с лица, а глаза у нее оставались припухшими и чуть покрасневшими.

«Надо было мне дождаться Ларса», — подумал я.

Паулина, почему-то смутившись, отступила в сторону, будто не желая стоять между нами. Чего она ждала, что Йевелин бросится ко мне в объятия? Я вдруг понял, что и сам жду этого. Хотя мой вид к подобным нежностям и не располагал…

Йевелин смотрела на меня, но от того ли, что этот взгляд был каким-то очень особенным, оттого ли, что ее глаза изменились после долгих слез и бессонных ночей, я не мог понять, о чем она думает.

Паулина спасла положение, шагнув ко мне.

— Эван приведет себя в порядок, — тем же официальным тоном, которым она представляла меня аристократам в Ладаньере, проговорила она, — а потом спустится к вашей милости. Теперь, когда мы знаем, что всё в порядке, можно еще немного подождать, не правда ли?

На миг в глазах Йевелин, по-прежнему обращенных на меня, скользнул уже слишком хорошо знакомый мне ужас, и я был почти уверен, что она закричит: «Нет! У нас нет времени!», но она лишь кивнула и ушла обратно в гостиную. Паулина, будто только этого и ждавшая, вцепилась мне в руку и потащила по коридору.

— Сволочь, — прошипела она. Это до того напомнило мне Флейм, что я невольно усмехнулся.

— И давно она там сидит?

— Со вчерашнего утра! Приехала почти сразу за нами и ужасно испугалась, не найдя тебя!

Мне расхотелось улыбаться.

— Она что, всё это время была здесь?!

— Да. Сидела у окна, не спала и ничего не ела. Я… я потом предложила ей поплакать, но она сказала, что больше не может.

Если она хотела заставить меня почувствовать себя последней мразью, то преуспела.

Когда Паулина втолкнула меня в отведенную мне комнату, велев дожидаться слуг с водой и чистой одеждой, я спросил:

— И что же, ты больше не считаешь ее проклятой ведьмой?

Паулина посмотрела на меня как-то странно.

— Считаю, — вполголоса ответила она. — И… это еще хуже, Эван.

Куда уж хуже, подумал я, когда за ней закрылась дверь.

ГЛАВА 34

Темно и холодно; и, наверное, было бы страшно, если бы на его месте оказался кто-то другой. Джевген… или кто-то другой.

— Что же это такое?

Тонкие пальцы проводят по голой окровавленной женщине, размазывают и без того уже неузнаваемое лицо. Не дрожат.

— Статуя на могиле Ласкании Беллы уже второй месяц плачет солью. Ржавый Рыцарь и Стальная Дева не возвращаются и не оставляют никаких следов. И эти рисунки…

Эта мертвая, кровоточащая голая женщина, вышедшая из-под пальцев Проводника — недостаточная жертва, но… пусть она будет просто жертвой случайной. Пусть, так лучше… не страшно и… угоднее Демону, может быть?

— Безымянный, что же это? Я так нуждаюсь в твоем… совете…

Тонкие пальцы развозят смешанную с грифелем кровь, снова и снова, по кругу, там, где сердце случайной жертвы… случайной, ненужной… или нужной?

— Это знак, Безымянный? Ты хочешь ее крови? Или…

Пальцы вздрагивают: нет. Нет…

— Или это не ты… это ОН?

Кусок мертвого камня на алтаре тупо смотрит в пол. Или лжет, или не знает, что ответить.

Она стояла у окна, тяжело оперевшись предплечьем о раму и уткнувшись лбом в запястье.

— Ты спишь с королем, — напрямик сказал я. Это прозвучало как обвинение, чем, в общем-то, и было.

Йевелин медленно выпрямилась, полуобернулась через плечо, и я вздрогнул бы, если б в глубине души не был готов к тому, что увидел. Ее лицо стало непроницаемой глянцевой маской, как прежде. И даже страха нет в глазах: закрылась, заперлась от меня на сто замков и триста засовов, а у меня уже нет ни желания, ни сил, ни причин ломать эти ворота.

— А ты спишь с той чернявой дурочкой, — сказала она мягко и холодно.

— У короля есть фаворитка, — сказал я, игнорируя то, что она назвала Флейм дурой.

— То фаворитка, а я — шлюха. Его шлюха.

— Проклятье, Йевелин, тебе-то самой не противно?

— Нет, — ответила она и засмеялась тем же лживым, змеиным смехом, который очаровывал и отталкивал.

«Зачем ты здесь? — хотелось спросить мне. — И зачем здесь я? Ты знаешь? Тогда почему не говоришь?»

— А как же твой муж? — спросил я, по-прежнему стоя в дверях. Йевелин скользнула по мне быстрым взглядом, будто вспомнила, что почти всё время в замке Аннервиль я таскал тряпки маркиза. Сейчас на мне была одежда Ройса Перингтона, и я старался об этом не думать — я сам чувствовал себя мразью, рядясь в барахло аристократов, которых вроде бы давным-давно решил ненавидеть. Йевелин слабо улыбнулась, будто прочтя мои мысли, и я почувствовал, что бледнею.

— Ангус умер. Он остался защищать замок, а я сбежала через потайной ход. Я и его звала, я знала, что форт падет, но он не слушал. Потом я слышала в разговорах, что Зеленые насадили его голову на пику и выставили на крепостной стене вместо знамени.

Ее улыбка вдруг стала глупой. Она будто поняла это и, поднеся руку к губам, неловко кашлянула в кулак. Ее губы без краски были тонкими и очень бледными.

— Что в этом смешного? — спросил я.

— Не знаю. Наверное, ничего.

— Что ты делаешь? Опять?.. Проклятье, Йев, зачем… зачем ты…

— Эван, я старалась, — безмятежно сказала она. — Я почему-то думала, что скажу тебе всё и… не знаю… выздоровею! Как в сказках: придет прекрасный принц, поцелует принцессу, и заклятье спадет… А оно не спадает. Не хочет.

— Ты сама не хочешь.

— А кто хочет, может быть, ты? — с презрением ответила она и, легко подхватив юбки, двинулась ко мне. Я стоял, загородив собой дверной проем, и мог не опасаться, что она выйдет раньше времени, но, кажется, именно это она и собиралась сделать.