Наталья Бульба - Открыта вакансия телохранителя

Все остальное – дело одной минуты. Один браслет защелкивается на моей руке, отрезая путь к отступлению, второй расцвечивает черноту его кожи.

Не скажу, что все довольны таким поворотом событий – как Тамирас ни пытается скрыть свои эмоции, они волнами накатывают на меня, даже сквозь выставленную Закиралем защиту, но я стараюсь не подавать вида, что меня интересуют такие мелочи. Тем более что меня это тоже несколько смущает, но совсем по иным причинам: как-то уж больно прытко меня подталкивают к некоторым решениям. А то я уже и сама не разберусь, что и когда мне делать с принадлежащим мне мужчиной.

Но как бы я ни храбрилась, путь через подземелья к собственным покоям показался мне слишком коротким, чтобы его хватило для того, чтобы я вошла в них, хотя бы создавая видимость спокойствия. Но вполне достаточным, чтобы утвердиться во мнении, что медлить я не собираюсь. Потому что с каждым пройденным шагом, с каждым вздохом, с каждым случайным прикосновением ощущение, что все происходящее похоже на изощренную пытку, становилось все сильнее.

Несколько минут суеты, пока Агирас осматривает отведенные мне помещения, и дверь за ним, единственным, кто последовал за нами, закрывается.

Но прежде чем я успеваю хотя бы что-нибудь произнести, говорить начинает он:

– Наташа, ты не должна делать того, что они хотят от тебя. – Он стоит в центре комнаты, и его взгляд то и дело перескакивает на две двери, что ведут из моей любимой гостиной.

Ну… в отличие от него, я знала, сколько спален в той части папенькиного жилища, что отведено для меня. Я могла даже предположить, в какой именно гардеробной приготовлены для него вещи и где на столике у широкой кровати стоит бутылка лучшего вина из папенькиных подвалов в качестве снотворного, если тревожные мысли помешают предаться отдыху.

Но если у него даже и были на эту ночь иные планы, в мои намерения входило их слегка изменить. И вместо того чтобы объяснять это Закиралю, я, отдав Ваське приказ скрыться из поля моего зрения и дождавшись, когда он, залихватской трелью высказав мне свои соображения по этому поводу, приземлится на ближайшее к нему кресло, просто подхожу к жениху вплотную и отстегиваю край лицевого платка. В который раз уже любуясь рельефной контурностью линий его лица, искрам на кончиках его ресниц, блеску по краю его зрачка.

И понимая, чувствуя, что если бы у меня была возможность вернуться в тот день, когда я попросила его показать себя мне, – я бы сделала то же самое. Даже зная, с чем мне придется столкнуться. Даже осознавая, насколько страшным был тот выбор, что нам пришлось сделать, что путь, который нам предстоит, не обязательно закончится так, как мы об этом мечтаем.

Но сейчас ничего из этого не имело значения. Потому что мои родители сделали нам такой подарок, о котором я даже не смела мечтать. Они дали нам время. То время, когда имели значение лишь мы сами.

Он и я.

И я не собиралась позволить ему его потерять.

Кончиком пальца провела по четко очерченным губам, словно не замечая, как пустота в его глазах заполняется удивлением. Резким движением сбросила с его головы верхнюю часть набиру и ладонью скользнула по волосам, запутываясь в жестких прямых прядях.

– Ты дома тоже ходишь в этом? – Намекнув на то, что плотная ткань мешает мне и дальше исследовать то, что теперь уже принадлежит не только ему, но и мне.

Вот это выдержка: на лице не дернулся ни один мускул, да и глаза – бескрайняя бездна. Но хитрый замок, не сумев справиться с которым (поэтому мне и пришлось просить помощи), расстегнут, и он, передернув плечами, скидывает накидку себе под ноги.

– Сейчас еще возможно разорвать установившуюся между нами связь, не причинив друг другу вреда. Но если…

Белоснежная ткань форменной одежды на черной коже. Серебро искр Хаоса, карий зрачок, очерченный изумрудным сиянием… Да кто же создал вас такими?! Кто соединил воедино возведенную в абсолют честь и наделил жаждой войны?! Кто спрятал чувства под маску бесстрастности и подарил легенду о Единственной, заставляющую совершать безрассудства?! Кто был столь жесток и настолько же щедр?!

Разве это важно сейчас? Когда лишь безграничная воля, похожая на неприступную скалу, заставляет его сдерживать свои чувства, прятать их за мощными щитами, внешней холодностью, чтобы не сделать ничего, о чем я могла бы сожалеть.

– Никаких «если?. И не стоит меня лишний раз пугать – я все-таки дочь повелителя демонов. Но если… – Улыбка, что касается моих губ, делает больше, чем все, чем я раньше пробовала вытащить его из возведенных им же баррикад.

И они рушатся горячим дыханием, что касается моей кожи, теплом сильных рук, которыми он прижимает меня к своему надежному телу, словами, что срываются с его губ, когда он дает мне возможность вздохнуть между полными страсти поцелуями.

И пусть в его глазах все еще чувствуется не сомнение – готовность в любое мгновение опустить щиты, если в моей душе хотя бы мелькнет тень опасений, появится хотя бы отзвук неуверенности отдать ему себя всю до конца. Но чем сильнее бьется мое сердце, отзываясь на его ласки, тем все менее осязаемым становится его контроль над собой, тем все сильнее его чувства затягивают меня в свой стремительный водоворот.

И больше нет ничего, что могло бы сдерживать стремление двух душ слиться в одну, больше нет ничего, что мешало бы телам чувствовать, ощущать трепет друг друга, стремиться стать ближе настолько, насколько это возможно, когда ты и так уже перестаешь отличать, кому и что принадлежит.

И мои волосы, рассыпаясь, растворяются в черноте его кожи, а его руки, все требовательнее заявляя права на меня, провалами смотрятся на моем светлом теле. И это не безумие – это осознание того, что не может быть ничего крепче, чем его объятия. Что нет ничего надежнее, чем его взгляд, обещающий: мы справимся со всем, что бы нам ни подкинула судьба. Нет ничего мягче, чем его губы, которые согревают каждую мою клеточку, нет ничего сладостнее, чем тот миг, когда замирает сердце и останавливается время, признавая, что склоняется перед нашим мужеством быть друг с другом.

И когда я открываю глаза, ощущая на себе его взгляд, я не могу вспомнить, в какое из мгновений этой кажущейся бесконечной ночи меня сморил сон.

– Отдохни еще. – Он встает с кресла, что передвинул поближе к кровати, и, не спуская с рук урчащего от удовольствия тарагора, присаживается рядом. Темной бездной выделяясь на фоне царящего в спальне полумрака. – Еще очень рано.

– Нашли общий язык? – Я, подтянув одеяло повыше, киваю головой на едва не закатывающего от удовольствия глазки-бусинки Ваську.

– Не совсем. Кормить я его не смогу, а вот гладить…