Макс Фрай - Лабиринт Мёнина

– Но если я Вершитель и мои желания всегда исполняются… Значит ли это, что в глубине души я всегда хотел оказаться узником Тихого Города? – мой голос дрогнул. – В таком случае я – сумасшедший, Джуффин. Я – злейший враг себе самому, что-то вроде безумца, который обливает себя бензином и поджигает, чтобы согреться. Вы придумали меня безумным? Или я сошел с ума самостоятельно?

– Ты ошибаешься, Макс, – мягко сказал мой бывший шеф. – Чем диагнозы ставить, просто будь честен с собой. Разберись в себе получше. Больше всего на свете ты хотел стать незаменимым. Всемогущим. Тем, от кого все зависит, тем, без кого все пропадут. И еще ты хотел в один прекрасный день отблагодарить меня за все, что я, по твоему мнению, для тебя сделал. Например, спасти мне жизнь или – еще лучше! – отпустить меня на свободу, как однажды ты отпустил на свободу Лойсо. Разве не так? Вот твое желание и исполнилось. Рано или поздно, так или иначе, и не говори, что тебя не предупреждали.

– Ваша правда, – я опустил отяжелевшую голову на руки, чувствуя, что не в силах продолжать разговор. Еще немного, и я бы просто уснул – странная реакция организма на стресс. Но, говорят, так бывает.

– Прежде чем уйти, я должен сказать тебе еще вот что… – голос Джуффина доносился до меня откуда-то издалека, словно между нами уже пролегло непреодолимое расстояние.

Я с трудом поднял голову, понимая, что не должен пропустить ни звука из его прощальной речи.

– Сейчас я как никогда уверен, что твоего могущества хватит на то, чтобы не слишком долго оставаться здесь, в Тихом Городе, – выразительно сказал он.

– Как это? Ведь вы сами только что говорили: Тихий Город не отпускает никого.

– Мёнин, однако, отсюда ушел, – напомнил Джуффин. – Правда, ему на это понадобилось несколько тысячелетий, но откуда нам знать, каким образом течет здесь время? Ты – шустрый парень, сэр Макс. Уверен, ты быстро найдешь выход. Я – тот, кто тебя придумал, мне виднее.

– Ладно, – согласился я. – По крайней мере, мне приятно думать, что вы правы. И что из этого следует? Если я выберусь отсюда, я могу вернуться в Ехо?

– Ни в коем случае, – твердо сказал Джуффин. – Именно об этом я и хотел тебя попросить. Если ты вернешься… Нет никаких гарантий, что Мир уцелеет. Мёнин побывал на родине после долгой отлучки, мне показалось, что он разочарован. Не думаю, что его желание сохранить Мир осталось столь же искренним и страстным, как прежде. Ты сам вряд ли испытаешь разочарование, но когда мы счастливы, сила наших желаний ослабевает, так что…

– Можете не продолжать, – кивнул я. – Я все понял. Могу дать вам торжественную клятву, что никогда не вернусь в Ехо. И никогда не буду слишком счастливым. Собственно, эти вещи взаимосвязаны.

– Не нужно торжественных клятв. Достаточно того, что ты все понимаешь. Ты очень мудрый мальчик.

Я поморщился. Джуффин вполне мог бы обойтись без этого задушевного обращения «мальчик» и без комплиментов. Зачем? Он и так добился своего. Теперь он может покинуть этот неуютный дом и оказаться на площади у Сумеречного рынка, пройтись по мозаичным тротуарам к Дому у Моста, пока в зеленоватых сумерках один за другим зажигаются оранжевые фонари, а ветер с Хурона разносит по городу сладкий запах горячих пирожков, которые пекут и продают прямо на мостах… черт бы все побрал!

Мое давешнее усталое равнодушие вдруг сменилось беспричинным гневом. Все к лучшему: куда легче и приятнее ненавидеть Джуффина, чем сходить с ума при мысли, что я больше никогда не увижу этого человека… человека, который меня, кстати сказать, выдумал. О господи!..

Еще немного, и я бы полез с ним драться, просто потому, что ярость облегчает боль. Я стиснул зубы. Джуффин адресовал мне вопросительный взгляд. Кажется, он действительно не понимал, что со мной творится.

– Я был бы очень признателен, если бы вы теперь говорили со мной как с чужим человеком, с которым вас не связывают ни судьба, ни дружба, ни общие воспоминания, – наконец сказал я. – Так будет проще. Тот Макс, которого вы называли «мальчиком», только что умер. Его жизнь, ваш замечательный подарок, закончилась. Началась другая жизнь. Возможно, не такая замечательная. Но моя. Не нужно воскрешать симпатягу Макса, а то он, чего доброго, бросится вам в ноги, с жалобным воем будет выклянчивать возможность вернуться в Ехо – пусть не сейчас, а когда-нибудь, хоть на часок, напоследок… А там сиганет вниз головой из чердачного окна своего Мохнатого Дома или других глупостей наделает. Поэтому не тревожьте мертвых, Джуффин. Возвращайтесь домой. И все будет хорошо.

Я чувствовал, что несправедлив к нему, но ничего не мог с собой поделать. К тому же нам обоим следовало бы сохранить друг о друге не слишком приятные воспоминания, чтобы не сожалеть о потере, – разве не так?

– Да, я понимаю, – тихо сказал Джуффин. – Вы правы. Сэр Макс из Ехо действительно умер. Каждый из нас будет оплакивать его в одиночестве – и вы, и я, и другие. Но Мир не рухнет от наших слез, а значит, все было правильно спланировано, да и сделано на совесть.

– Конечно, все было правильно, – эхом откликнулся я. – И не просто правильно, а великолепно. Ваш план по спасению Мира – само совершенство. Иначе и быть не могло. Аве, Джуффин, сияющий, живые и мертвые рукоплещут вам. А теперь идите, ладно? Я – мертвый, но не железный.

Мягкий сухой хлопок двери свидетельствовал, что он исполнил мою просьбу.

Только тогда я решился отвернуться от окна и оглядеть опустевшую комнату. Какая неосторожность! Этот жест дорого мне обошелся. Мышечное усилие, необходимое для того чтобы развернуть корпус на пол-оборота, напомнило мне, что я все еще жив.

Я? Кто – я? Что я такое? Плод воображения сэра Джуффина Халли? Изобретательное древнее чудовище, изыскавшее хитроумный способ принять человеческий облик? Вершитель? Атлант?.. Впрочем, все это – романтический бред, пустые фантазии. В данном случае «я» – просто слабый, привязчивый, сентиментальный, уязвимый человек, которому больше никогда не придется вдыхать сладостную сырую смесь речного ветра и пряного дыма, пробовать на вкус только что сваренную камру и ступать ногами по разноцветным мозаичным мостовым Ехо.

Мое тело, опьяненное невиданной доселе дозой смертной тоски, взбеленилось, вышло из-под контроля. Боль (поскольку я запретил себе испытывать душевную боль, она превратилась в физическую) заставила меня сложиться пополам. Из горла вырвались сдавленные рыдания, но слез не было, только воздух, который я выдыхал, почернел от печали.

Так прошла вечность (в каком-то смысле она продолжается, и я все еще корчусь на теплых деревянных досках, окрашенных в медово-желтый цвет, но мне, хвала Магистрам, удается игнорировать этот факт). А потом я встал и отправился к умывальнику, приоткрыв по дороге платяной шкаф, дабы убедиться, что он не пустует. Помыться, переодеться в чистое, взглянуть на Мир, в который меня занесло, и как следует перекусить – вот что мне требовалось. Как любому новорожденному, к слову сказать.