Вероника Иванова - Право быть

Правда.

Хотя...

Мне что-то мешает. Что-то хватается за лодыжки, тянет назад, и это вовсе не цепи. Это...

Скорлупа? Я, словно птенец, бьюсь о прочные стенки, стремясь оказаться на свободе. Пусть моя цель — смерть, а не жизнь, но тюрьма очень похожа на ту, что пришлось покинуть при рождении. Она...

Моя плоть.

Душа проросла в неё слишком многими корнями и теперь не в силах самостоятельно разорвать старую дружбу? Не бойся, слабенькая моя, я помогу. Мы с тобой не хотим задерживаться в этом мире, верно? Мы всё уже сделали, даже составили план следующей жизни, а нас не хотят отпускать? Глупцы. Мы умнее их. Намного умнее. Мы уйдём, да так, что никто и не заметит!

Не заметит... Да, не нужно, чтобы о нас спохватывались раньше времени. Значит, нельзя нарушать приличия так же, как нарушать целостность тела, хотя бы внешнюю. Но у нас уже совершенно нет терпения оставаться в этой клетке из костей и мяса...

Вперёд, на волю!

Живот скрутило спазмом, однако не голодным, как недавние, а странно похожим на те, что случаются... Я же ничего горячительного не пил!

Сгусток слизи, поднявшийся откуда-то из глубин плоти, коснулся корня языка, и я понял, что сдерживаться больше невозможно. Но уже первая лужица на полу, ещё крохотная, умещающаяся в ладошку, заставила удивиться. В перерыве между судорогами, опорожняющими содержимое желудка. Почему она чёрная? Такого цвета не должно быть! И остатков пищи не заметно, наоборот, жидкость равномерно густа и даже поблёскивает, словно масло, пока не... Не застывает странным ледком.

Чёрная.

Маслянистая.

Твердеющая на глазах, как только оказывается вне пределов моего тела.

Она не может быть ничем иным, кроме...

Ответ пришёл раньше, чем успела закончиться цепочка моих рассуждений: низ позвоночника тихонько заныл, и эта боль не нуждалась в объяснениях.

Одна за другой серебряные иглы растворялись в крови, проходили сквозь стенки сосудов, мышечные волокна и всё прочее, мешавшее воссоединению, собирались вместе и скользкими комками ползли наружу. Я харкал и не мог остановиться до того момента, как последний кусочек серебра, твердея на лету, глухо не шмякнулся на деревянный пол.

— Я смогла!

Возглас, который должен был бы звучать торжествующе, вдруг оборвался на выдохе, и я невольно перевёл взгляд на женщину, только что совершившую самое невероятное чудо из всех. Перевёл, чтобы сдавленно охнуть.

С уголков чёрных губ стекали две струйки. Тоненькие. Непрерывные. Такие же рождались в уголках глаз, в глубине тонких ноздрей и в ушных раковинах. Говорящая истекала кровью.

Она не сразу поняла, что происходит, сначала всего лишь испугалась неожиданных ощущений и, только когда поднесла к лицу ладонь, из пор которой тоже мало-помалу начинала сочиться чёрная жидкость, закричала:

— Не-э-эт!

Видимо, желание избавить меня от серебряного стража оказалось слишком сильным. Настолько сильным и страстным, что плоть наследницы рода Ра-Гро тоже не смогла ослушаться просьбы-приказа.

— Нет... этого... не должно... было... — Слова исчезали в чёрном потоке, хлещущем из горла.

А ведь всё закономерно. Моё серебро, хоть и растворённое в крови, всё равно оставалось живым и обособленным, а твоё, сестричка, твоё — часть тебя самой. Неотъемлемая и безвольная. Если бы у тебя нашлось время на размышление, ты непременно поняла бы это и не стала рисковать, стремясь отомстить, но, видно, исчезновение Борга разбило вдребезги чашу твоей выдержки. Ты решила, что я смеюсь над тобой и только потому остался? Решила, что хочу поиздеваться, ведь никакое оружие не могло причинить мне вред, а твой шёпот не мог побороть голос свободного серебра в моей плоти? И даже если бы я сказал, что умираю, не поверила бы, посчитав мои слова шуткой, придуманной, чтобы причинить боль...

Женщина попробовала удержаться в сидячем положении, опираясь на руки, но ладони разъехались в стороны на скользком от крови полу, и сотрясаемое крупной дрожью тело рухнуло в ворох быстро напитывающихся чёрной влагой одежд.

— Не... должно...

Возможно, она могла бы выжить, но растерянность оказалась орудием убийства надёжнее, чем все прочие: говорящая беспомощно скребла доски скрюченными пальцами, выплёвывала кровяные сгустки и даже не помышляла о том, чтобы попробовать приказать собственному серебру остановиться.

У тебя получилось бы, сестричка. Но мне по странному стечению обстоятельств не хочется подсказывать тебе путь к спасению. Наверное, потому что я вдруг вспомнил взгляд Борга, в котором плясали отблески костра, отражённые острой сталью, и ладонь рыжего, судорожно стиснувшую моё плечо в поисках поддержки, когда мои ноги и так еле меня несли.

Располагать возможностью подчинить себе весь мир и погибнуть по собственной неосторожности... Но, с другой стороны, не попытайся говорящая осуществить сжирающее её изнутри желание уничтожить одного-единственного противника, получила бы она удовлетворение от стоящих на коленях тысяч людей?

Ты оказалась невероятно отважной, сестричка. Недальновидной, быть может, но смелости тебе не занимать. Или ты всего лишь устала от благоразумности и осторожности, которым вынуждена была подчинять свою жизнь с раннего детства? Тебе ведь приходилось прятать ото всех не только свои чувства и намерения, но даже лицо...

И всё же ты не сдавалась. Ты боролась до последней минуты. До мгновения, когда испугалась собственной силы. Забавно, но и со мной случилось нечто похожее. По крайней мере свой страх я помню настолько отчётливо, что, наверное, эти воспоминания и помогали мне двигаться вперёд. Правда, я никогда не боялся за себя, может быть, здесь кроется различие между нами? Может быть, именно некогда разошедшиеся в противоположные стороны направления нашей боязни и привели к нынешнему результату?

Лужицы чёрной жижи. Осколки, потерявшие текучесть. Одно и то же? Да, всего лишь серебро. Но в моей крови оно смогло жить собственной волей, а в твоей, сестричка, стало покорным орудием. Покорным до такой степени, что исполнило даже смертоносный приказ. А ведь обладай оно хоть капелькой свободы, которую ты щедро дарила всем прочим... Нет, всё правильно. Ты была рабыней своей судьбы, от зачатия и до гибели, а значит, и серебряная кровь, питающая твоё тело, пришла в этот мир преданным слугой, но не верным другом.

Тихо.

Пусто.

Спокойно.

Странно, но настоящий покой можно ощутить, только когда рядом с тобой кто-то умирает. Наверное, потому что в эту минуту мир словно делится надвое, одной половинкой продолжая свой бег, а другой навечно застывая надгробным изваянием на могиле прошлого. Вот и мне сейчас кажется, что время остановилось. Или не кажется?