Джордж Мартин - Буря мечей

— Этого никто не знает, однако таинственный рыцарь был мал ростом, и доспехи, составленные из кусков и обрывков, плохо сидели на нем. Эмблема на его щите изображала сердце-дерево старых богов, белое чардрево с красным ликом.

— Может быть, он приехал с Острова Ликов. Он был зеленый? — В сказках старой Нэн у хранителей острова была темно-зеленая кожа и листья вместо волос, а порой и оленьи рога, но вряд ли таинственный рыцарь смог бы надеть шлем, будь у него рога. — Спорю, что его послали старые боги.

— Возможно. Таинственный рыцарь склонил копье перед королем и поскакал в конец поля, где стояли павильоны пятерых победителей. Ты, конечно, уже угадал тех троих, которых он вызвал.

— Рыцаря-дикобраза, рыцаря с вилами и рыцаря с башнями. — Бран слышал слишком много сказок, чтобы не догадаться. — Говорю тебе, это юноша с болот.

— Кто бы он ни был, древние боги дали силу его деснице. Сначала он одержал верх над рыцарем-дикобразом, потом над рыцарем с вилами и рыцарем с башнями. Никто из них особой любовью не пользовался, и простой народ громко приветствовал Рыцаря Смеющегося Древа, как прозвали нового победителя. Когда побежденные противники захотели выкупить у него своих коней и доспехи, он произнес громовым голосом: «Научите своих оруженосцев правилам чести, иного выкупа мне не нужно». Оруженосцев строго наказали, и рыцарям вернули коней и доспехи. Итак, молитва юноши не осталась без ответа, кто бы ему ни помог — зеленые люди, старые боги или Дети Леса.

Подумав немного, Бран решил, что это хорошая сказка.

— А что было потом? Рыцарь Смеющегося Древа выиграл турнир и женился на принцессе, да?

— Нет. В ту ночь штормовой лорд и рыцарь черепов и поцелуев поклялись узнать, кто он, и сам король поощрял их вызвать его на поединок, говоря, что тот, кто скрывается под шлемом, ему не друг. Но на следующее утро, когда герольды затрубили в трубы и король занял свое место, на поле вышли только двое победителей. Рыцарь Смеющегося Древа исчез. Король разгневался и даже послал на его поиски своего сына, принца-дракона, но в итоге нашли только его щит, висящий на дереве. В конце концов победителем турнира стал принц-дракон.

— О-о. — Бран подумал еще немного. — Хорошая сказка, только лучше бы его оскорбили рыцари, а не их оруженосцы. Тогда юноша с болот мог бы убить их всех, а то с этим выкупом как-то глупо получилось. И еще таинственный рыцарь должен был всех победить, выиграть турнир и объявить девушку-волчицу королевой любви и красоты.

— Она стала ею, — сказала Мира, — но это опять-таки другая, печальная, история.

— Ты уверен, что никогда не слышал эту сказку, Бран? — настаивал Жойен. — Твой лорд-отец тебе ее не рассказывал?

Бран потряс головой. Уже вечерело, и длинные тени ползли вниз по горам, проталкивая черные пальцы между соснами. Если юноша с болот сумел побывать на Острове Ликов, то и он, может быть, сумеет. Все сказки сходятся на том, что зеленые люди владеют волшебной силой. Может быть, они вернут ему способность ходить и даже сделают его рыцарем. Сделали же они рыцарем юношу с болот, пусть всего на один день. Брану и дня хватило бы.

Давос

Тюрьма была куда более теплой, чем полагается быть тюрьме.

Темнота, впрочем, соблюдалась. Сквозь решетку проникал мигающий оранжевый свет от факела на внешней стене, но задняя половина камеры тонула во мраке. Сырость тоже присутствовала — иначе и быть не могло на острове вроде Драконьего Камня, который море окружает со всех сторон. И крысы здесь водились, как во всякой тюрьме, если не в большем числе.

Но на холод Давос не мог пожаловаться. В подземных каменных коридорах замка всегда тепло — Давос слышал, что чем ниже ты спускаешься, тем теплее становится. Он, насколько мог судить, находился довольно низко, и стена его камеры часто бывала теплой на ощупь. Быть может, старые сказки не лгут и замок в самом деле сложен из адского камня.

Когда Давоса привели сюда, он был очень болен. Кашель, мучивший его со дня битвы, усилился, и лихорадка трясла его почем зря. На губах вздулись кровавые пузыри, и дрожь не проходила, хотя в темнице и было тепло. Давос думал, что долго не протянет и скоро умрет здесь, во мраке.

Но вскоре он понял, что заблуждался в этом, как и во многом другом. Ему смутно вспоминались мягкие руки, твердый голос и устремленный на него взгляд молодого мейстера Милоса. Мейстер поил его горячим чесночным отваром и маковым молоком. Мак погружал Давоса в сон, и пока он спал, ему ставили пиявки, чтобы вытянуть дурную кровь. Так он, во всяком случае, предполагал по следам, которые находил у себя на руках, когда просыпался. Недолгое время спустя кашель прекратился, волдыри на губах пропали, а в отваре стали появляться кусочки белой рыбы, морковка и лук. В конце концов Давос почувствовал себя крепче, чем когда-либо с тех пор, как «Черная Бета» развалилась под ним, скинув его в реку.

Его охраняли попеременно двое тюремщиков. Один был коренастый, с могучими плечами и громадными сильными руками. Он всегда носил кожаный нагрудник с железными заклепками и раз в день приносил Давосу миску овсянки, порой подслащивая ее медом или добавляя немного молока. Другой тюремщик, постарше, был сутул и желт, с немытыми волосами и бугристой кожей, носивший белый дублет с вышитым на груди золотой нитью кольцом из звезд. Дублет, слишком короткий и широкий для него, был к тому же грязным и рваным. Этот приносил мясо или рыбу, а однажды даже половину пирога с угрями. Это блюдо оказалось таким жирным, что Давос не удержал его в себе, но все равно, узникам такое нечасто перепадает.

В толстых стенах не было окон, и в темницу не проникали ни солнце, ни луна. День или ночь Давос различал только по тюремщикам. Они не разговаривали с ним, хотя и не были немыми — он знал это по отрывочным словам, которыми они порой перебрасывались при смене караула. Они даже имен своих ему не назвали, поэтому он сам придумал им имена, назвав коренастого Овсянкой, а сутулого Угрем. Он отличал день от ночи по пище, которую они ему приносили, и по смене факелов снаружи.

В темноте начинаешь чувствовать себя одиноким и тоскуешь по звуку человеческого голоса. Давос заговаривал с тюремщиками всякий раз, как они входили к нему — принести ему еду или вынести ведро с нечистотами. Он знал, что они останутся глухи к мольбам о свободе и милосердии, и просто задавал им вопросы, надеясь, что когда-нибудь они ответят. Что слышно о войне? Здоров ли король? Он спрашивал о своем сыне Деване, о принцессе Ширен, о Салладоре Саане. Какая теперь погода? Начались ли уже осенние штормы? Ходят ли еще корабли по Узкому морю?