Джо Аберкромби - Прежде чем их повесят

— Значит, ничего не изменилось…

Старик повернулся, поглядел на Ферро, и одновременно к ней обернулись черные глаза всех его птиц.

— А что скажешь ты, дьяволова кровь? Ты знаешь, к чему тебе нужно будет прикоснуться по его воле? Понимаешь, что тебе придется нести? Имеешь ли ты хотя бы малейшее представление о том, как это опасно?

Маленькая птичка спрыгнула с его плеча и принялась порхать вокруг головы Ферро.

— Лучше беги отсюда, беги не останавливаясь! Лучше бы вам всем бежать!

Губы Ферро изогнулись. Она сбила на землю мелькавшую в воздухе птицу, та рухнула и запрыгала, чирикая, между трупов. Остальные возмущенно загалдели, зашипели, защелкали клювами, но Ферро даже не глянула на них.

— Ты не знаешь меня, глупый старый розовый с грязной бородой. Не притворяйся, будто понимаешь меня или знаешь, что мне известно и что мне было предложено. С какой стати я должна поверить одному старому лгуну против другого? Забирай своих птиц и держись подальше от чужих дел, и тогда мы не поссоримся. Все остальное — пустые слова.

Захарус остолбенел и заморгал вместе со своими птицами. Затем нахмурился, открыл рот, но так ничего и не сказал, а Ферро тем временем запрыгнула в седло и дернула поводья, разворачивая лошадь к западу. Она слышала, как остальные последовали за ней: застучали копыта, Ки щелкнул вожжами в своей повозке. Потом раздался голос Байяза.

— Слушай птиц небесных, зверей земных и рыб речных. Вскоре ты услышишь, что с Кхалюлем покончено, что едоки обращены в прах, а ошибки прошлого погребены, как это следовало сделать давным-давно!

— Хорошо, если так. Но боюсь, новости будут печальными.

Ферро взглянула через плечо и увидела, что двое стариков скрестили взгляды напоследок.

— Ошибки прошлого не так-то легко похоронить… Я от всей души надеюсь, что твоя затея провалится.

— Оглянись вокруг, старый друг! — Первый из магов улыбнулся, взбираясь в седло. — Ни одна из твоих надежд не осуществилась.

И они в молчании поехали прочь от россыпи трупов, мимо разбитой колонны сотой мили, вглубь мертвой земли. К развалинам прошлого. К Аулкусу.

Под темнеющим небом.

Вопрос времени

«Архилектору Сульту, главе инквизиции его величества.

Ваше преосвященство! Уже шесть недель мы отбиваем атаки гурков. Каждое утро, превозмогая наш убийственный обстрел, они пытаются завалить ров землей и камнями, и каждую ночь мы спускаем людей со стен, чтобы заново его откопать. Несмотря на все наши усилия, им все же удалось засыпать канал в двух местах. Теперь ежедневно неприятельские солдаты пытаются приставить к нашим стенам осадные лестницы, иногда им удается даже взобраться наверх, но лишь для того, чтобы встретить жестокий отпор.

Тем временем обстрел из катапульт продолжается, и несколько участков стены уже опасно ослаблены. Их укрепили, но не исключено, что в скором времени гуркам удастся проделать значительную брешь. С внутренней стороны возведены баррикады, чтобы сдержать врагов, если они прорвутся в Нижний город. Наши укрепления держатся на пределе возможностей, но уверяю вас, ни один человек не думает о капитуляции. Мы будем сражаться.

Как всегда, ваше преосвященство, служу и повинуюсь.

Глокта задержал дыхание и облизнул беззубые десны, наблюдая в подзорную трубу, как облака пыли оседают на крыши трущоб. Последние удары и грохот падающих камней затихли, и над Дагоской на миг установилась необычайная тишина.

«Мир затаил дыхание».

Потом отдаленный визгливый вопль достиг его балкона, выступавшего из стены Цитадели высоко над городом. Этот визг он помнил — он слышал его на полях сражений.

«И едва ли эти воспоминания можно назвать счастливыми. Боевой клич гурков. Враг приближается».

Он знал, что сейчас они бегут через ничейную землю к стенам, как уже много раз за последние недели.

«Но на этот раз у них есть брешь».

Он наблюдал, как крошечные фигурки солдат движутся на окутанных пылью стенах и башнях по обе стороны от пробоины. Потом перевел подзорную трубу ниже, обозревая широкий полукруг баррикад и тройной ряд людей, присевших на корточки позади, в ожидании, пока придут гурки. Глокта сдвинул брови и подвигал онемевшей левой ступней внутри сапога.

«Да уж, жалкая защита. Но это все, что у нас есть».

Гуркские солдаты уже хлынули сквозь зияющую брешь, словно черные муравьи, лезущие из дыры в земле. Теснились люди, сверкала сталь, колыхались знамена; людской поток возникал из клубов бурой пыли и скатывался вниз по огромной куче обрушенного камня прямо под яростный ливень арбалетных стрел.

«Первые, кто прорвался сквозь брешь. Незавидная участь».

Передние ряды были скошены мгновенно, едва появились на виду. Крошечные фигурки падали и скатывались вниз по груде щебня позади стены. Многие полегли сразу, но появлялись все новые и новые. Они ступали по телам своих товарищей и стремились вперед через груды осколков и разбитых бревен — в город.

Но вот новый клич взлетел над толпой, и Глокта увидел, как защитники города ринулись в атаку из-за своих баррикад. Солдаты Союза, наемники, дагосканцы — все вместе бросились к бреши. На этом расстоянии казалось, что они движутся с абсурдной медлительностью.

«Струйка масла и струйка воды, ползущие навстречу друг другу».

Они встретились, и стало невозможно различить, где чья сторона. Единая текучая масса, пронизанная бликами металла, приливающая, как море; пара ярких знамен вяло моталась вверху.

Крики и вопли повисли над городом, разносимые эхом, колеблемые морским ветром. Далекий прибой боли и ярости, грохот и гомон битвы. Это звучало как далекая гроза, смутно и неясно, а иногда отдельный выкрик или слово достигали уха Глокты с поразительной отчетливостью. Он вспомнил толпу зрителей на турнире.

«Только теперь клинки не притуплены. Сражение идет со всей смертельной серьезностью. Сколько людей уже погибло, хотел бы я знать?»

Он повернулся к генералу Виссбруку, потевшему в своем безупречном мундире:

— Вам не доводилось участвовать в такой свалке, генерал? Рукопашная схватка, лицом к лицу, на острие копья, как говорится?

Виссбрук ни на миг не оторвался от своей подзорной трубы. Он, прищурившись, наблюдал за сражением.

— Нет, не доводилось.

— Я бы вам не советовал. Мне однажды довелось, и я не стремлюсь повторить тот опыт. — Глокта повернул рукоять трости в потной ладони. «Сейчас у меня немного шансов, разумеется». — Я много сражался верхом, нападал на небольшие отряды пехоты, разбивал их и преследовал. Благородное занятие — убивать людей на бегу. Меня всячески за это хвалили. Вскоре я обнаружил, что рукопашная схватка — совсем другое дело. Давка такая, что трудно дышать, а тем более совершать что-то героическое. Героями становятся те, кому повезло это пережить. — Он невесело усмехнулся. — Помню, меня как-то прижало к гуркскому офицеру. Мы притиснулись друг к другу, как любовники, и ни один из нас не мог ничего сделать, только рычать от ярости… Острия копий пронзают наугад того, кто попадется. В давке люди насаживают на клинки своих же товарищей, топчут их ногами. По трагической случайности погибает больше народу, чем по умыслу врага.