Алексей Пехов - Страж. Тетралогия

На следующее утро стражники пришли за Николя. Он кричал, выл, пробовал кусаться, но его довольно быстро и ловко скрутили и вытащили из тюрьмы, несмотря на мольбы о пощаде и крики, что это большая ошибка и он обожает его милость.

Спустя двадцать минут пришли за мной. Второй, Четвертый и Пятый. Последний перестал хромать, но продолжал смотреть на меня волком.

— Его милость тебя зовет. Пойдешь сам или тащить? — спросили у меня.

Я посмотрел на троицу наемников, на четверку стражников с арбалетами, которые они направили на камеры, откуда могли выскочить заключенные, и решил:

— Самому гораздо приятнее.

— Ну и хорошо. Выметайся из камеры. Маркграф не любит ждать.

Я выбрался в коридор, посмотрел на дальнюю решетку, где, запертая фигурой, шипела матушка его милости. Тот, кто сработал останавливающие чары, — настоящий мастер.

Они были надежны, как боевой топор в руках опытного наемника. Мы с Карлом пришли к выводу, что за их созданием стоял тот первый и неизвестный нам страж, сгинувший в Латке много лет назад.

— Удачи, Людвиг, — сказал Карл, стараясь выглядеть бодрым.

Я пожал его руку через решетку и отправился наверх.

Солнечный свет ослепил мои привыкшие к полумраку глаза, я запнулся о лестницу и обязательно упал бы, если бы Пятый и Второй не подхватили меня под руки.

— Без глупостей! — предупредил меня наемник. — Нам велели тебя не трогать, и если ты, придурок, расквасишь себе нос на ступеньках, никто не обрадуется.

Мне тут же захотелось стукнуться головой о стенку и посмотреть, что на это скажет маркграф. Возможно, кого-нибудь из них отправят в свободную камеру?

Было бы неплохо.

В замке оказалось тепло и светло, к тому же благоухало. В отличие от меня, не видевшего горячей воды уже целый месяц и не съеденного блохами только оттого, что они не водились в тюремных подвалах.

Меня вывели во внутренний двор, где сушилось выстиранное белье, и, миновав череду арок и калиток, возле которых несли караул сторожа, я оказался на внутренней, третьей замковой стене.

Я задохнулся от запаха ранней весны, поражаясь, насколько он прекрасен и свеж. Был март, ветреный и холодный, зато неизменно прекрасный, каким может быть любой день, если ты не торчишь глубоко под землей, словно какой-нибудь скирр из подгорного племени иных существ.

На широкой площадке стены, аккурат рядом с круглой башней, глядевшей на запад, стоял большой требушет, от которого еще пахло свежей сосновой стружкой. Он был направлен в сторону лесистого склона, куда-то за деревья.

На стене толпилось довольно много разряженного, словно на парад, народа. Милые дамы смеялись, кавалеры были галантны. Все ожидали чего-то интересного, и мне это совсем не понравилось. Развращенная угодливая публика была похожа на трупоедов. За дорогими духами, нарядами и красивыми лицами скрывались хищники, которые по команде своего хозяина бросятся и сожрут любого.

Колдуна, так ловко отделавшего меня, среди них не оказалось.

Маркграф Валентин Красивый был облачен в лазоревый камзол и широкополую шляпу со страусиным пером небесно-голубого цвета.

— А, ван Нормайенн, я рад, что вы сочли возможным посетить наше утреннее представление! Сегодня в моих лесах состоится великая ежегодная охота, и каждый из нас готов веселиться!

Многие любопытные взгляды обратились на меня. Половина из них излучала презрение, а вторая — отвращение. Думаю, любой из этих господ выглядел бы не лучше, пожив под землей, по соседству с окуллом. Впрочем, мне кажется, у многих из местных весельчаков все еще впереди, и они успеют наверстать упущенное. Как я мог убедиться, маркграф — крайне переменчивая натура.

— Желаете вина? — спросил он у меня.

— С удовольствием.

Он хлопнул в ладоши, и слуга тут же поднес мне кубок.

— Я хочу, чтобы вы оценили представление.

— Надеюсь, я буду оценивать его со стороны, а не в качестве одного из актеров? — спросил я, после некоторой паузы из-за дегустации вина.

Оно было слишком крепким, и я не стал злоупотреблять, размышляя, что будет, если я огрею его милость кубком по башке? Кажется, подумал об этом не только я, но и наемники, поэтому Пятый предусмотрительно встал рядом, закрывая мне дорогу к хозяину замка.

Маркграф на мои слова оглушительно расхохотался, и толпа придворных угодливо подхватила его смех.

— Разумеется, нет! Не в этот раз. Тащите его!

Трое стражников приволокли воющего связанного Николя.

— Господа! — обратился маркграф к зрителям. — Этот человек вор! И он заслуживает наказания.

По его команде стражники посадили приговоренного в пращу, и один сунул ему в руки курицу, которой связали ноги. Она кудахтала, билась, как и пленник, но деться никуда не могла. Николя орал, вопил, молил о пощаде. Я не выдержал, сделал шаг, и на моих руках тут же повисли наемники.

— Что вы хотели сделать, ван Нормайенн? — участливо спросил его милость.

— Ударить его кубком в висок.

— Как благородно! Похлопаем, господа! Такую христианскую жалость встретишь не каждый день!

Зазвучали аплодисменты и крики «браво».

— Кто выиграл в фанты, хотел бы я знать? — Маркграф посмотрел на толпу. — Жизель и Антоний, насколько я помню?

Двое улыбающихся молодых людей вышли вперед.

— И кто у нас будет подавать сигнал?

— Уступаю даме выбор, — галантно предложил Антоний с напомаженными усиками.

— Не желаю стрелять! — сказала черноволосая девушка. Антоний пожал плечами и взял с серебряного подноса, который принес слуга, пистолет. Девушка, хохоча, чмокнула кричащего приговоренного в щеку и взялась за клин, который приводил требушет в действие.

Мужчина посмотрел на маркграфа, тот благосклонно кивнул. Прозвучал выстрел, девица изо всех сил дернула клин на себя, груз упал, приводя в действие рычаг, и вопящий человек вместе с курицей взмыл в безразличное мартовское небо, улетая от замка все дальше и дальше, а затем, завертевшись, рухнул где-то в лесу.

Зрители вновь аплодировали.

— А теперь, господа, на охоту! И помните, что первый, кто найдет труп вора, получит приз — сто дукатов! Спешите! Я нагоню вас через несколько минут. Веселье только начинается.

Гомонящая многоцветная толпа чудовищ покинула стену.

— Как вам представление, ван Нормайенн? — спросил маркграф, и в его голосе больше не было напускной радости и веселья.

— Не в моем вкусе.

— Вы неплохо выглядите для заключенного. Придворные советуют сократить ваш рацион, но я понимаю, что это бесполезно. Вас, стражей, плохой кормежкой не сломить. Вы ещё не надумали стать моим слугой?