Царица Шаммурамат. Полёт голубки (СИ) - Львофф Юлия

Нин, ослеплённый любовью к своей царице, даже мысли не допускал о том, что против него готовится заговор. Тем большей неожиданностью стало для него известие, которое уже на следующий день после случившегося облетело всю Ниневию. А случилось вот что.

Царь, как обычно, пировал со своими приближёнными после удачной охоты, когда в зал вошёл Буршарри, бывший (после того, как Ану-син сбежала от него, царь лишил его этого сана) главный евнух царского гарема. Он был мрачен и чем-то обеспокоен — на это все тотчас обратили внимание. А когда он приблизился к ложу владыки и, склонившись к нему, начал говорить, собравшихся охватил ужас: тем, кто не слышал слов Буршарри, достаточно было видеть лицо Нина.

Хотя рассказ Буршарри возмутил и ошеломил царя, всё же он показался ему вполне правдоподобным. Как выяснилось, Шамхат, высланная из дворца вместе с дочерьми, не покинула Ниневию по велению царя, а нашла убежище в доме своей подруги, жены Хранителя царской печати. Низложенная царская наложница поделилась открывшейся ей тайной с бывшим главным евнухом потому, что, во-первых, их связывала многолетняя дружба; во-вторых, Буршарри всё ещё имел возможность видеться и говорить с царём. А откуда эти сведения появились у Шамхат? Так от той же супруги Хранителя печати, которая принадлежала к числу придворных женщин, постоянно навещавших новоявленную царицу. От неё Шамхат узнала и просила Буршарри передать владыке, что его царственная супруга намеревается сочетаться браком с Турам-Даганом, чтобы с его помощью убрать Нина, завладеть ассирийским престолом и затем на законных правах восстановить Аккадское царство. «Они разделят власть между собой, владыка: Турам-Дагана коронуют на престол Ассирии, а царица Шаммурамат станет править Аккадом», — убеждал царя Буршарри.

Такой план показался Нину вероятным и потому опасным. Турам-Даган был в такой же мере потомком царя Нимрода, первого охотника и «сильного зверолова», что и Нин, и, к тому же, старше последнего. И разве не объяснялись теперь попытки Ану-син подружиться со старой родовой знатью и её старания завоевать расположение военных?

Умозаключения, к которым пришёл Нин после этих раздумий, вызвали в нём приступ гнева. Он вдруг решил, что государственный переворот уже совершается и его жизнь находится в смертельной опасности. Ворвавшись в покои Ану-син, он рассказал ей о том, что ему стало известно благодаря бдительности Буршарри и потребовал от неё объяснений.

Ану-син, хотя ярость царя и напугала её, старалась сохранять спокойствие. Своим невозмутимым благородным поведением она доказала, что достойна быть правительницей. Потрясённая выдвинутыми против неё обвинениями, она тем не менее ответила царю с гордой уверенностью в себе:

— Я не удивляюсь, что Шамхат, которая не рожала тебе сыновей, не знает, что такое быть матерью наследника престола. Моя судьба связана с жизнью и благополучием Ниния, нашего сына. Разве Турам-Даган, взойдя на престол, проявил бы к нему милосердие? Разве не его собственные сыновья, мужи в расцвете лет, наследовали бы после него ассирийский престол?.. Я была бы благодарна Шамхат за её ненависть ко мне, пожелай она потратить её на соперничество со мной во благо Нинию. Но она предпочитает выдумывать возмутительные небылицы, вовлекая в свои интриги тех придворных, кто затаил на меня зло из-за давних обид. Буршарри до сих пор не может забыть и простить мне тот побег, после которого ты лишил его чина главного евнуха дворцового гарема. А Шамхат? Разве источник её козней не женская зависть и ненависть? Я заняла её место не только во дворце — в твоём сердце, мой муж и повелитель. Такого ни одна женщина другой не простит! И кстати, почему она по-прежнему находится в Ниневии: ведь ей было велено покинуть пределы города?..

Нин слушал жену, и гнев его рассеивался, как дым.

«Ану-син ни на кого не похожа, — говорил он себе, в который раз восхищаясь рассудительностью своей красавицы-жены. — Неведомый огонь живёт в ней, и этот огонь такой сильный, что завистники думают только о том, как бы её лишить этого огня. Вот в этом и кроется причина заговора против неё».

Теперь, после её справедливых слов, он выглядел не только умиротворённым, но и виноватым. Ему хотелось загладить дурное впечатление от того легковерия, с каким он подставил ухо интриганам — людям, откровенно ненавидившим его любимую Ану-син, его голубку Шаммурамат.

Ану-син, зорко наблюдавшая за Нином, это сразу заметила. Она не защищалась, не бросала царю упрёков. Она прямо потребовала наказания для подлых виновников интриги, внёсшей смятение в душу Нина и едва не ставшей причиной их размолвки. Царь, которого терзало чувство вины перед Ану-син, поспешно на это согласился.

Хранитель печати пострадал из-за злоязычия своей жены: вместе со всей семьёй он отправился в изгнание; Шамхат — главная зачинщица интриги — была брошена в темницу, где и оставалась до конца своих дней; Буршарри же заплатил жизнью за то, что согласился передать царю сведения о мнимом заговоре.

Так Ану-син не только невредимой выскользнула из западни, которую её враги подготовили ей на погибель, но даже укрепила своё положение при дворе. Насколько значительного успеха она добилась, ассирийцы смогли понять тогда, когда все узнали о назначениях на три важных армейских поста. Шамашхасир наконец стал туртаном ассирийской армии; его брату было поручено командование кицир шаррути — царским полком, а подразделение курубти ша шепе, отряд телохранителей царя, возглавил Алпурру. Все назначенные так или иначе были связаны с царицей.

Однажды, проведя полночи в любовных утехах, Ану-син позвала царя искупаться в Большом дворцовом бассейне, чтобы затем, освежившись и отдохнув, дарить друг другу наслаждение с удвоенным пылом.

Окружённый колоннадой плавательный бассейн имел прямоугольную форму; стенки чаши были сделаны из обожжённого кирпича, обмазанного смолой, и выложены цветной мозаикой. Колонны были увиты побегами вьющейся розы и плюща; тёплый влажный воздух был напоен ароматом цветов и благовонных масел.

Войдя следом за Ану-син в просторную залу, Нин сел в вытесанное из белого камня кресло, покрытое подушками и пурпуровым покрывалом. С этого места бассейн был виден почти целиком. Ступени, расположенные в ближней его части, украшали искусно выполненные статуи морских зверей, а дальше их покрывала зеленоватая вода, на поверхности которой колыхались лепестки алых и белых роз.

Ану-син сбросила с плеч лёгкое покрывало и сразу бросилась в бассейн, разбрызгивая воду по мозаичному полу. Её звонкий смех эхом отдавался под сводами высокого куполообразного потолка.

Любуясь резвящейся в воде женой, царь вскоре почувствовал, что тело у него покрывается испариной, и направился в парильню. Во дворце всем — от царских советников до слуг — было известно, что владыка любил попариться перед тем, как доверить своё тело массажисту, который растирал его и умащал благовонными маслами.

Парильня также была украшена мозаикой; через отверстие в полу в неё нагнетался горячий воздух, проходивший по трубам из котла, который нагревали в подпольном помещении. Из этого отверстия исходил пар, наполнявший помещение такими густыми клубами, что трудно было что-либо разглядеть.

Сидевший в углу парильни человек — Нин не мог его видеть — при появлении царя встал и, окружённый клубами пара, незамеченный, вышел из залы. Дверь за ним закрылась мягко, неслышно, и так же неслышно повернулся в замке ключ.

Усевшись на скамье у стены, Нин ощутил приятное успокоение — об этом можно было судить по выражению блаженства, появившемуся на его лице. Между тем воздух становился горячее; Нин чувствовал, как у него открываются поры кожи, по телу вовсю бежали ручейки пота. Постепенно жар сделался невыносимым, а лицо Нина — ярко-красным. Внезапно до него донёсся какой-то странный запах, сопровождаемый едкой вонью серы, а вскоре появилось необычное стеснение в груди. Нину казалось, что его тело набухает и воспаляется; из-за ужасной сдавливающей боли в груди дышать становилось всё труднее.