Тимур Ибатулин - Ветер.Ах, этот Икстлен…или « Баловство с магией»

— Я предлагаю почтить память наших предков минутой молчания.

В нависшей в первую секунду ватной тишине стали различимы звуки дороги: ровный гул мотора, тихий скрип покрышек о дорогу. Слышно также было ровный шорох ветра из окон запутавшегося в занавесках, порой звонко хлопавшего материей. Эти хлопки воспринимались как выстрелы давно ушедших дней, долетевших к нам сквозь время. Люди молчали, смотрели в окна… Кондуктор подняла микрофон:

— Я забыла добавить, что в результате той атаки было захвачено много орудий, удержать позиции не удалось, вывезти артиллерию не успели, поэтому просто изуродовали или сняли орудийные замки. Да… была еще одна военная история. Обнаружили на оружейном складе пушку без прицела — образца тысяча девятьсот пятого года. Её, случайно так и не списанную с баланса, вначале хотели выкинуть. Артиллерии недоставало, и когда выяснилось, что у неё калибр семьдесят шесть миллиметров, а таких снарядов пруд пруди, артиллеристы задумались, как эту штуковину использовать. Наверное, все же и выбросили бы. Но тут началось немецкое наступление, орудия вышли из строя, танки прорвались… В общем выкатили её, милую, и прямой наводкой стали лупить по немецкой бронетехнике. И точнехонько, надо признать, попадали. Вы скажете: «Как это возможно без прицела?», — отвечу: целились в прямой видимости, с близкого расстояния, через дульное отверстие. Более того, эту пушку немцы боялись не менее обычных, а может, и более: снаряды противника часто выводили из строя прицел, а порой ствол или орудийный замок — требовался сложный ремонт. А с этой пушкой все было просто: стенки ствола намного толще обычных, защитного броневого щитка нет, а стрелять она и без колес может — замаскировался заранее на вероятном направлении движения противника, подбил танк с первого выстрела и прыг в укрытие. Противник отутюжил квадрат артобстрелом, камня на камне не оставил, а как только стихло, артиллеристы ствол с орудийным замком поднимут из воронки, куда пушку забросило, на телегу — и на новое место фрицев бить. «Мировая пушка», — смеялись они, — с Ушаковско-Суворовским характером!»

Женщина переложила микрофон в другую руку, вздохнула и добавила:

— На этом наш экскурс в историю я временно прекращаю, через двадцать минут мы будем проезжать Феодосию, оттуда без остановок мы проследуем мимо Коктебеля на Карадагскую биостанцию. Посмотрим дельфинарий и разделимся для дальнейшей экскурсии на две группы…

Вовка смотрел на кондуктора квадратными глазами. Как пулеметные очереди проносились мысли: «Что значит «проезжать Феодосию?», К-какой Карадаг? Дельфинарий? Экскурсия? — Вовка захолодел, — Елки-зеленые, так это что же, не рейсовый автобус, а экскурсионный… и кондуктор, значит, не билетер, а экскурсовод?! Ой, попал… в историю! Как же теперь быть?»

Вовку накрыло той самой волной ужаса, под действием которой немцы в сорок первом драпали со своих позиций, побросав орудия. Вовка понял, что откройся он сейчас, его заставят заплатить за экскурсию. Экскурсия стоит дорого, значит, он не сможет сегодня купить билеты на поезд. А еще могут просто высадить прямо здесь. Один в степи, на дороге между городами — на такси никаких денег не хватит! Нет, это еще хуже!

«Что же теперь делать? — Вовка уткнулся лбом в прохладное от ветра стекло. Мысли вязли в отупении, — вот бы стать стеклом. «Стеклом» — то есть «зайцем»? Но я и так, получается, «заяц»… Точно, вот и выход — надо до дельфинария оставаться зайцем, выйти с группой из автобуса и… по-те-ряться!!! Как я сразу не догадался! У-ура!!!»

По дороге на Карадагскую биостанцию рассказали про: городок Коктебель, ставший в советское время Планерным, а потом вернувший себе родное название; про гору Планерную, давшую название городу. На пологом склоне этой горы, больше похожей на большой холм, осваивали планера будущие советские авиаторы.

Не забыли вниманием и Карадагские горы. Экскурсовод сказала:

— Одна из скал, обрываясь в море, напоминает сбоку профиль Максимилиана Волошина…

Вовка стал усиленно искать сходство гор и знаменитого поэта.

Если смотришь в противоположную сторону, то, сколько ни напрягай зрение, ничего не увидишь. Вовка крутил головой и вытягивал шею до последнего, но так и не догадался повернуться в необходимую сторону. Он только услышал:

— Теперь образ поэта нам уже не виден с дороги, но вы сможете разглядеть его на обратном пути, — экскурсовод посмотрела на время и продолжила, — посмотрите направо…

Вовка уже не слушал. Только у него такое может получиться — не заметить то, что видно всем. «Жизнь кончена! — решил Вовка, подумал и для самоуспокоения добавил, — и ничего, и на фига мне волноваться из-за Волошина, я и не читал его ничего. Зато я с Пушкиным на Тверской разговаривал! Правда, никто не знает. Да и было это один раз всего. Ну и что, все равно. Мировой мужик! Ну и хорошо, что не знают! Что бы подумали, если б увидели, как я с памятником разговариваю? А интересно бы посмотреть на лица прохожих, заметивших движения и жестикуляцию бронзовой фигуры на постаменте». Вовка рассмеялся своим мыслям и пожалел, что с памятником можно общаться только в воображении.

— Подъезжаем, — оповестили в микрофон. Вовка глянул в окно и готов был «через стекло прыгнуть» — высоко на фоне неба из горы торчало три высоких скалы, этаких огромных каменных «пальцев».

— Чертовы пальцы, — произнесли за спиной.

Экскурсовод рассказала историю местных скал, Карадага и биостанции. Вовка не слушал. В какой-то момент, в автобусе, ему остро захотелось обратно. Он закрыл глаза и даже, казалось, почувствовал, как сидит за столом на кухне и пьет чай с Ириной Константиновной. Голова обсохла после купания на море, спину успело припечь и она чешется под любимой клетчатой рубахой с коротким рукавом. А хозяйка улыбается, придвигает печенье на фаянсовом блюдечке. Она любит Вовку, потому что у Ирины Константиновны есть внук такого же возраста, и ей давно хочется увидеть родного человека, а дочка с внуком живут далеко, приезжают редко.

Чай горячий, и Вовка вдыхает аромат, мелкими глотками прихлебывая из кружки.

Настолько реально все представилось, словно от той жизни его отделяла только невидимая тонкая пленка — шагни, и все окружающее: горы, биостанция, черное море — все исчезнет! Вовка вздрогнул, наваждение пропало. Навалилась тоска.

Автобус остановился среди десятка таких же Икарусов. Народ как горох ссыпался из душного транспорта на горячий асфальт.

Вовка тоже вышел. Налетел легкий ветерок, растрепал соломенные волосы, заставил улыбнуться — жизнь прекрасна! Он свободен, и наконец сбылась мечта, Вовка на Черном море — что может быть лучше!!!