Вениамин Шехтман - Инклюз

От конвойного она на рассвете откупилась женским способом. Сняла с него задремавшего саблю и маузер, прокралась к коновязи и выбрала коня получше. Но случайно всполошила остальных, и пришлось ей удирать, надеясь, что коня она выбрала правильно. Ни в коне, ни в решении удирать по оврагу она, как мы уже знаем, не ошиблась.

***

Третьим в их компании стал Лев. Полный тезка одного из вождей революции к 17-му году достиг куда более скромных успехов. Он, всего лишь, оканчивал гимназию и готовился поступать в Киевский университет. Родители так этого хотели, что выкрестились сразу после его рождения и переехали в Киев из Бессарабии. Беда обходила их стороной в страшных 11-м и 16-м годах, но ранней весной семнадцатого пришла во всей силе и ужасе.

Родителей убили, пока Лева шел домой от приятеля. Скорее всего, это были обычные грабители, но Лева все понял по — своему. Он оставил записку для соседей, взял нож, которым мама резала мясо, и пошел на улицу. Первый же человек, сказавший ему: "Чё рыщешь, жиденок?" умер. Лев отыскал сходку Союза Михаила Архангела. Там было много людей, в том числе вооруженных, но Леву словно сам Михаил хранил и направлял. Он ушел оттуда на своих ногах, а больше не ушел никто.

Зализав раны, Лев задумался о том, куда идти. Узнал о Махно, о еврейской роте и пошел к Батьке. Но не дошел; связался с командой бронепоезда "Булава народного гнiву". Сдружился с бывшим егерем Лобытько, прижился, воевал с гетманом и Петлюрой.

Отряд распался, когда комиссар Берлах выменял у братвы бронепоезд за ведро кокаина. Общий дом и общее оружие исчезло, исчез и отряд, остались только две сотни диких людей. Выжившие в резне, закипевшей уже к вечеру того же дня, разошлись в разные стороны. Лев и Лобытько, по инициативе последнего, пошли к красным. Лобытько сказал, что, если красные все такие хитрожопые, как Берлах, с ними не пропадешь и они-то всех и сожрут.

Но у красных выдавали форму и отдавали приказы, а Лева не собирался снимать свою гимназическую куртку, да и приказы выполнять не любил. От красных он сбежал. А Лобытько остался, подарив Льву, на память кольт 1911, в пару к тому, что у Левы уже был после того, как их бронепоезд расстрелял батарею, охранявшую петлюровский склад. На складе была уйма оружия из разных стран, но Льву понравилось американское. На дележе он добыл себе пистолет и винчестер под револьверный патрон.

Снова Лев стал искать Махно, но нашел Марусю и Борьку. Они подкараулили его и приняли за беженца (спасибо куртке и мешку из-под картошки наполовину заполненному патронами и хлебом).

Маруся вышла с саблей, Борька с гранатой, которую вовсе не собирался пускать в ход, и оба не предполагали, что на предложение отдать мешок им ответят пальбой из двух пистолетов и им придется, бросив оружие, просить пощады. В итоге все выжили и стали есть и говорить. И сами не заметили, как их стало не двое плюс новый знакомый, а трое.

Винчестер Лев подарил Борьке.

***

Степан Бужинин родился в цирковой семье. И в цирке же вырос. Его вместе с четырьмя братьями готовили делать эквилибр и силовую гимнастику. Цирковая работа — труд адский. И тут уж нужен либо талант и стремление, либо наоборот — непробиваемая тупость. Но тупых, тех, кто берет одной воловьей выносливостью, в цирке немного и высот они не достигают. Талант — надежнее. Степан же был вполне смышленым, а вот с талантом и стремлением как-то не повезло.

"Что ж ты на манеже вялый такой, хуже Дульсинеи!" — ругал Степана шталмейстер Егоров. Дульсинеей звали сорокасемилетнюю слониху, которую утром окатывали водой и терли шваброй, чтобы только убедить выйти из стойла.

Цирковые от своих избавляются неохотно. Будь в Степановой работе хоть какая-то уникальность, его б так и терпели, поругивая. Но для работы нижним он, здоровенный парень, вполне подходил. Но старший брат Иван был шире в кости и мощнее. Прирожденным верхним уродился средний брат Дмитрий — легкий и гибкий, как девочка. Так что Степан работал в середине вместе с Петром и Василием — его погодками близнецами. Близнецы акробаты смотрятся хорошо да и нравилось им, в отличие от Степана, до кровавых мозолей крутиться на трапеции и швырять друг друга на трамплине-качелях, пока связки не лопнут.

Происхождения Бужинин старший был дворянского, хотя и самого мелкопоместного. Ничего, кроме дворянской грамоты, ему в наследство не досталось. Однако дворянство, какое ни на есть, а всё преимущество. Поэтому, когда стало ясно, что одного из сыновей придется отдавать на службу, папаша Бужинин, хоть и не раздумывал, кого именно, но все же расстарался и пристроил Степана не в пехоту или саперы, а в гвардейский Морской Корпус.

Толком познать морскую службу, пропитаться солью и всласть надраить медяшку Степан не успел: началась Первая Мировая. Вместо яхт и корветов Степан познакомился с гаубичным обстрелом газами, повальной дизентерией (самого его к счастью эта хворь миновала). Корпус кинули ходить в штыковую атаку. А чуть позже переформировали так, что Степан неожиданно для себя оказался в прожекторной команде. Когда команду за ненадобностью расформировали, Степан, не ладивший с казначеем, вылетел из корпуса и оказался матросом без специальности на эсминеце "Подвижный".

Вся, предшествовавшая этому перемещению, служба произвела на Степана двойственное впечатление. С одной стороны, его совершенно не устраивала флотская дисциплина. Он достаточно наслушался приказов от родни, чтобы еще подчиняться приказам чужих людей, даже, если у них лампасы. С другой — мир за пределами цирка оказался огромен и прекрасен, существовать в нем было тоже прекрасно, даже если это отягощалось необходимостью есть конскую требуху (как-то раз почти неделю) и убивать людей. Что же до риска самому оказаться убитым, это на Степана впечатления не производило. Бывает, падают люди из-под купола — и что? Он искренне недоумевал паническим настроениям, иногда овладевавшим его сослуживцами. За это его не любили, не веря в то, что ему и вправду не страшно.

Перевод на эсминец дал Степану, мечтавшему о свободе, непокорному, но инертному, отличную встряску. Экипаж готовился к бунту и забунтовал всерьез, выкинув за борт офицеров, за исключением второго помощника, судового врача и орудийного мастера. Этих троих команда любила; их просто ссадили на берег. Корабли бунтовали один за другим, но восстания еще подавлялись, причем довольно жестоко. Быстро стало понятно, что на корабле оставаться нельзя — подойдут канонерки и расстреляют. А уйти они, не знающие толком навигации, могут только вдоль берега. А вдоль берега далеко ли уйдешь?

Экипаж бежал с "Подвижного" в январе 1916-го и превратился в банду, вскоре распавшуюся на несколько более мелких. Но Степана к тому времени среди них уже не было. Потому что даже в банде наверху главарь, а кто ниже — делай, что велено. В главари Степан не годился, да и не рвался, а исполнять приказы больше не собирался. Ничьи. Когда, легко взявший верх в банде, пользовавшийся еще на корабле большим авторитетом, моторист Бочков по прозвищу "Бочка" попытался навязать Степану свою власть силой, он быстро убедился, что натренированные трапецией пальцы оторвать от своего горла невозможно. Задушенному унаследовал другой любимец команды, а Степан ушел, причем за Бочкова, несмотря на его былую харизму, мстить никто не захотел.