Александр Ильванин - Клуб любителей фантастики, 2007

Выхожу в курилку, достаю из помятой пачки сигарету, несколько раз щёлкаю зажигалкой — без толку.

— Возьмите мою, — поворачивается стоявшая до этого ко мне спиной Софья Алексеевна, главбух нашей компании. — Сегодня много жёлтых, — указывает она на окно зажатым в тонких пальцах окурком, — очень много.

Я молча киваю и возвращаю ей зажигалку. Сегодня действительно много жёлтых. Жёлтые жуки шлепаются на крыши, бьют лапками, выбираются из ещё не облетевшей рыжей листвы, карабкаются по ступеням подземных переходов и бегут, бегут на запад — туда, где их уже ждут поднявшиеся утром мегаэкраны.

— Много жёлтых, — повторяет Софья Алексеевна, посылая мегаэкранам одну из своих самых ослепительных улыбок. И её можно понять. Она жёлтая. Кода я, конечно, не помню — куда мне до Леночки, но она определенно жёлтая. А это значит, что сегодня ей почти ничего не грозит. Сегодня жёлтые сектора закроются первыми, а это шанс, очень хороший шанс дожить до следующего цветного дня.

По зданию разносится жестяное дребезжание старого звонка — перерыв на обед. Хлопают сотни дверей, высыпают в коридоры лаборанты в белых халатах, рабочие в синих комбинезонах, менеджеры в серых костюмах. Люди, сотни людей. И у каждого — свой цвет, свой код, свой оттенок. Нас много, и мы разные. Нас объединяет одно: выйдя из здания, каждый смотрит на запад, каждый тешит себя надеждой, каждый пытается предугадать.

В изобретательности пришельцам не откажешь — система отбора лишних проста, но не примитивна. И чувством юмора чужие, похоже, не обделены — учли, что называется, местные традиции: помните развлечение прежних времен — тараканьи бега?!

Итак, у каждого из нас имеется цвет и код. И у каждого есть жук. Жук того же цвета, того же оттенка. С самого утра жуки бегут к мегаэкранам, карабкаются вверх по желтоватой, пористой поверхности, занимают свои места в мягких полукруглых ячейках. Но на всех жуков ячеек не хватит. Опоздавшие остаются у подножия экранов и посылают в центр сигнал. А дальше — дальше всё идет по накатанному: отслеживается маячок неудачника, чей жук не успел отвоевать себе место на экране, звучит жутковатая сирена белого с синими полосами фургона и раздается звонок в дверь. Бесполезно бежать, бессмысленно прятаться — сигнал маячка просочится сквозь любые стены, а техника ребят из полосатого фургона сломает, превратит в пыль любую преграду. Выхода нет…

В ларьке у метро покупаю два пирожка и пластиковый стаканчик с обжигающим кофе. Отхожу в сторонку, осторожно пристраиваю стаканчик на каменный парапет возле детской площадки и разворачиваю обернутый в розовую салфетку пирожок.

— Молодой человек!

Поворачиваюсь: в двух шагах от меня переминается с ноги на ногу невзрачный мужичонка лет пятидесяти.

— Да?

— От зависимости, — мужичонка щелкает пальцами по тощей нездорово-желтой шее, — избавиться не желаете?

— Не пью, — отворачиваюсь я и тянусь к стаканчику с кофе.

— А если я предложу вам… — мужичонка оттягивает правую полу пальто: к подкладке пристегнут крупный заполненный розовой жидкостью шприц.

— Шёл бы ты куда подальше, дядя.

— Напрасно, молодой человек, напрасно, — не отстает мужичонка, — изымем оперативно, ойкнуть не успеете.

— Нет, я сказал.

— А вы не подумайте, я вам не шарлатанство какое предлагаю. Еще ни один клиент не жаловался.

— Потому что ни один не выжил?

— Ну, как знаете, — неожиданно легко соглашается мужичок, запахивает пальто, бодро направляется к молодой парочке у соседнего киоска.

Нет уж, увольте — не нужно мне такого счастья. Это сумасшедшим быть надо, чтоб на изъятие маячка согласиться. Сумасшедшим или фанатиком. Таким, как Лёвчик.

Третье исчезновение Лёвки случилось примерно через полгода после появления за городом экранов и низких туч, сыплющих разноцветными жуками. Лёвка встал ни свет ни заря, сходу заявил, что на работу сегодня не пойдет, побросал в старый джинсовый рюкзак нехитрые пожитки и ушел, на прощание бросив, что постарается вернуться. Если сложится.

Как и что должно было сложиться у Лёвки, я не знал. Предположения гудели в голове пчелиным роем, одна идея вытесняла другую, одно объяснение сменялось десятком иных. Я ждал. Две недели. Но Лёвка не появлялся. Я ходил по его приятелям, заглядывал в пивную, где Лёвушку знали все, вплоть до жившей под стойкой бара морской свинки Машки, бродил по улицам, ждал у подъезда — Лёвка не возвращался.

И я начал привыкать. Сам готовил по утрам яичницу, в одиночестве потягивал пиво в кафешке на углу, безразлично смотрел футбол, а натыкаясь на Лёвкины вещи, просто откладывал их в сторону.

Лёвка объявился так же неожиданно, как исчез. Однажды утром, зайдя на кухню, я увидел его сидящим за нашим маленьким застеленным потёртой клеёнкой столиком. Лёвка неторопливо потягивал кофе.

— Привет, — улыбнулся я и плюхнулся на табурет рядом.

— П-привет, — осклабился Лёвка и повернулся ко мне: на шее над левой ключицей багровел шрам. — В-вынули, — с довольной миной протянул друг. — Т-теперь меня н-не н-найдут. Н-ни за что.

Лёвка избавился от маячка, заплатив за это сумму, равную полугодовой зарплате, и в придачу к свободе приобретя бурый шрам на шее, непрекращающееся заикание и хромающую походку старого пирата.

— Он-но того с-стоит, — всякий раз отмахивался Лёвка, когда я пытался попенять ему на необдуманность подобного шага.

Зато теперь Лёвка спокойно ходит на работу и с завидной лёгкостью комментирует события каждого цветного дня.

Может быть, и сейчас по какой-то из улиц торопится, бежит на запад Лёвкин жук. Бежит, не зная, что маячок его «хозяина» давно утонул под слоем палых листьев на дне безвестного оврага за чертой города…

Рабочий день окончен. Запихиваю в сумку плохо помещающуюся туда красную папку с документами, набрасываю плащ и закрываю дверь в кабинет на два оборота. В кармане плаща дребезжит сотовый.

— Да?

— Т-ты видел? — раздается в трубке довольный Лёвкин голос.

— Чего видел?

— Ж-жёлтый з-закрылся. И с-синему совсем ч-чуток ост-талось.

— Так мы чего, опять пробовать будем?

— Б-будем! — почти вижу, как на том конце провода расплывается в улыбке Лёвка.

Мой друг одержим идефикс: уверен, что причина всего того, что происходит сейчас, — детский эксперимент с «предсказателем». Тысячу раз я пытался его переубедить, но всё без толку.

Полгода назад Лёвка выгреб из своей комнаты едва ли не все вещи — оставил только старый полированный стол и колченогую табуретку. Полгода он корпел над новым изобретением, таскал в дом металлические детальки, мотки медной проволоки и сотни, тысячи мелких цветных формочек. Важно именуя формочки «элементами», Лёвка раскладывал их по коробкам, следуя какой-то только ему понятной логике, периодически вынимал то одну, то другую, вставлял в прорезь на новом аппарате, чего-то ждал и, не дождавшись, возвращал элемент обратно в коробку.