Ксения Медведевич - Ястреб халифа

Ему доложили, что женщина поплакала, а потом утешилась. Ее продали? — поинтересовался он. Да, последовал ответ, она в хороших руках.

Тень на пороге качнулась — послышался всхлип.

— Почему ты не взял меня к себе, как обещал?

— Разве ты не попала в хорошие руки? Мне сказали…

— Ах да, тебе сказали… — ядовитый шепот нерегиля заползал в уши, как сколопендра. — Тебе не солгали, Аммар. Она действительно попала в хорошие руки — в руки Всевышнего.

— Нет, — Аммар замотал головой, отступая.

— Зачем ты не вступился за меня и не объявил о нас? — голос звучал странно, женщина пришепетывала и с трудом выговаривала слова.

— Я… не…

— О любимый, почему, почему… мои братья взяли меня у тех людей и отвезли в горы…

Аммар попятился, а женщина, пошатываясь, перешагнула черту порога и вошла в масджид.

— Что они с тобой сделали? — обреченно спросил он.

— Они забросали ее камнями в колодце, — отозвался холодный голос самийа.

В тот же миг в масджид стало светло, как днем. Женщина протянула к нему руки, и Аммар увидел, что ее рот разбит и в нем не хватает зубов, череп проломлен надо лбом, руки и ноги перебиты, а покрывало заляпано кровью. Наиля пошла к нему, протягивая грязные руки.

Аммар уперся спиной в камень и понял, что это конец.

— Всевышний, — прошептал он, — я недостоин. Я недостоин ни прощения, ни власти, ни жизни. Я червь и прах. Возьми мою жизнь, Всевышний, но спаси мой народ. Спаси его ради тех, кто не заслужил смерти под мечами джунгар. Если найдутся в аш-Шарийа десять праведных, ради десяти праведных помилуй нас, милостивый, милосердный.

Лицо Наили приблизилось вплотную.

— Поцелуй меня, о любимый, — прошептали синие губы.

Петух заорал так, словно его хотели зарезать. Лицо женщины пошло волнами и лопнуло вспышкой.

Квохтанье куриц заглушил вопль нерегиля.

Аммара дернули за плечо и потянули куда-то в сторону и назад. Потом он увидел себя уже за каменным столом — свиток Договора разматывался вниз, буквы вязи начинали расчерчиваться тонкими линиями слепящего сияния. Строка за строкой, они загорались нездешним светом:

«Я клянусь служить халифам аш-Шарийа преданно и верно, и, ежели понадобится, не щадя силы и жизни;

Я клянусь не причинять вреда халифу аш-Шарийа ни словом, ни делом, ни замыслом, ни умыслом;

Я клянусь не вступать в сговор против аш-Шарийа и не держать руки врагов аш-Шарийа;

Я клянусь Престолом Всевышнего, что стану охранять Престол аш-Шарийа и народ этой земли, верующих и неверующих, ибо все твари дороги Всевышнему;

И пусть халиф аш-Шарийа не потребует от меня службы против моей чести, и не сделает меня через свой приказ преступником перед заповедями Всевышнего;

И ежели нарушу я эту клятву, да покарает меня Судия, а ежели исполню, то пусть повелитель верующих наградит меня щедрой наградой».

Когда отзвучало последнее слово, Аммар понял, что клятву мерно зачитывал чей-то металлический высокий голос. Аураннец вышел у него из-за правого плеча и встал справа. По левую руку золотой статуей застыл лаонец.

— Запечатывайте, — снова зазвенел железом голос, и Аммар увидел, что это говорит аураннский маг.

Самийа хрипел и брыкался в чьих-то руках, но его подтащили ближе и прижали обе ладони к поверхности каменного стола. Из-под левой потекли струйки крови. Нерегиль пронзительно закричал и выгнулся, как от страшной боли.

— Левую руку, — приказал аураннец. — Приложите к Договору его руку силы.

Хрипы, крик. Темно-красные струйки потекли по пергаменту. Вдруг крики оборвались, нерегиль замолчал, слышалось только его трудное, загнанное дыхание.

— Я, Илве, свидетельствую заключение Договора с этим самийа.

— Я, Морврин-ап-Сеанах, свидетельствую заключение Договора с этим самийа.

Аураннец, а потом лаонец подали кому-то ладонь: лезвие кинжала оставляло красные полосы, которые стали быстро набухать каплями. Приложив камни перстней к ранам, маги оставили кровавые оттиски на пергаменте по обе стороны от истекающей красным ладони нерегиля. Ее намертво прижали к свитку, но, похоже, самийа уже не мог сопротивляться и лишь бессильно висел в руках у стражников.

— Теперь читай, — снова прозвенел голос мага.

Аммар выдохнул и четко произнес:

— Я, Аммар ибн Амир, халиф аш-Шарийа, свидетельствую заключение этого Договора и запечатываю его следующими Именами Всевышнего: Милостивый, Величайший, Миротворящий, Дарующий безопасность…

И вот тогда нерегиль снова закричал. Закричал так, что люди, слышавшие его, не могли забыть услышанное до конца жизни и молились о том, чтобы ни они, ни их близкие никогда не испытали бы мучений, заставляющих живое существо исходить в таком крике.

К тому времени, как Аммар произнес последнее, девяносто девятое Имя, нерегиль потерял голос и только хватал ртом воздух, как пойманная рыба. На пергамент опустилась Большая печать, раздавив сургучный оттиск с пропущенным внутри шнуром. Стражники отняли от свитка сведенную судорогой ладонь самийа.

Взяв свиток Договора за обе ручки, Аммар смотал его и сделал знак стражникам отпустить нерегиля. Тот обвалился на пол, не издав ни стона, ни звука.

— Отнесите это в сокровищницу, — приказал Аммар, перекладывая свиток на бархатную подушку. — Объявите, что этот день и два дня, последующих за этим днем, — дни праздника. Раздайте милостыню, и пусть все нуждающиеся придут к воротам дворца, чтобы получить еду и одежду. Наши уважаемые гости получат обещанную награду, и пусть никто не сможет упрекнуть меня в скупости, — оба мага благодарно склонили головы.

Обойдя каменный стол, Аммар посмотрел себе под ноги.

Самийа лежал на боку, не подавая никаких признаков жизни. Волосы, залепившие мокрое от крови и слез лицо, не шевелились дыханием. Намертво сжавшиеся в кулаки руки едва высовывались из рукавов грязной дорожной накидки.

— Пусть… он… лежит здесь. Когда очнется, передайте ему мой приказ привести себя в порядок и присутствовать на пиру.

Аммар перешагнул через скорчившееся тело и пошел к выходу из масджид. Двор перед его глазами заливало утреннее солнце.

Столпившиеся во дворе люди стали опускаться на колени, кланялись, касаясь лбом земли. Отовсюду слышались слова благодарности Всевышнему — и почему-то плач. Аммар протер засыпанные песком бессонницы глаза и заметил Яхью — тот стоял на коленях прямо перед ступенями лестницы. Его старый наставник тоже плакал.

— Поднимись, учитель, — Аммар протянул к нему руку. — И почему по твоим щекам текут слезы, ведь сейчас время радости?