Пола Волски - Наваждение – книга 2

«Приют лебедушек» занимал первый этаж старого и весьма почтенного дома солидной кладки, высокого и довольно вместительного. На верхних этажах этого достойного строения, судя по всему, проживал сам хозяин с семейством. Окна первого этажа были ярко освещены. Кондитер, вполне естественно, уже начал рабочий день и приступил к выпечке пончиков с фруктовой начинкой и булочек с кремом, слоеных пирожных и эклеров, миндальных лепешек и фирменных, в форме лебедя, плюшек из воздушного теста. В желтоватом свете витрины проступали согбенные фигуры голодных нищих, столпившихся у дверей. На двери же красовался огромный, вызывающе алый ромб; тем же знаком были украшены тент, фронтон и висящая над дверью резная вывеска – силуэт лебедя. Зловещий символ поверг Элистэ в ужас, как и вид нищих, несомненно, бывших сплошь республиканцами.

– Стойте, – приказала она и уже собиралась схватить проводника за руку, покрытую язвами, но тот и сам оглянулся, не замедляя шага, так что ей не пришлось до него дотрагиваться. – Это же красный ромб экспров!

– Ну и что?

– В этот дом нельзя заходить.

– Не заходите, – невозмутимо отозвался он.

На сей раз Элистэ сама удивилась, что не влепила ему пощечину. Рука уже начала подниматься, но все-таки она снова сдержалась и вопрошающе оглянулась на бабушку.

– Не переживай, – посоветовала та спокойным тоном. – Жребий брошен, нам остается идти до конца.

– Но эта мразь ведет нас прямо в…

– Тише. Без паники. Самообладание, внучка, прежде всего. Не забывай о том, что ты из Возвышенных. Подождем, чем все это кончится.

Спорить с Цераленн было бесполезно. Элистэ могла идти дальше, остановиться посреди улицы или бежать. Она решила идти за бродягой.

Тот, однако, провел их не мимо нищих, осаждавших вход в лавочку, а в узкий переулок, отделяющий «Приют лебедушек» от соседнего дома, к задней двери, украшенной таким же красным ромбом, и по-хозяйски постучал. Ему тут же открыли. В дверях стоял мужчина с круглым лицом и столь же округлым животиком, среднего роста и средних лет. Белый фартук, обтягивающий упитанное брюшко, и руки, до локтей припорошенные мукой, красноречиво свидетельствовали, что перед ними кондитер Кенубль собственной персоной. Его густые седеющие кудри были забраны под белый колпак с пришитым большим красным ромбом.

– Что скажешь, друг мой Лоскут? – обратился Кенубль к их золотушному проводнику.

– Шесть рекко за доставку, – ответил тот.

– Справедливо. Именно так. Великолепно.

Элистэ с тревогой наблюдала, как деньги переходят из рук в руки.

«За что он ему платит? И почему?»

Лоскут пересчитал полученные деньги, кивнул и молча растворился в ночи. Элистэ почти не обратила внимания на его исчезновение. Ее глаза были прикованы к тому, кто их, по всей видимости, купил, – кондитеру; тот же приглашал их войти, раскланиваясь с невероятно топорной галантностью.

– Окажите честь вступить под кров вашего покорного слуги, Возвышенные дамы, – проговорил он.

Было еще не поздно бежать от этого дома, расписанного алыми эмблемами экспроприационистов. На миг Элистэ захлестнуло желание так и сделать.

– Я к вашим услугам, Возвышенные дамы. Соблаговолите войти, – пригласил кондитер, сопроводив свои слова еще одним чудовищным поклоном. – Здесь вам ничто не грозит, здесь вы будете в полнейшей безопасности, я вас заверяю.

В его облике и словах сквозили неподдельная искренность и озабоченность, но Элистэ это отнюдь, не убедило.

«А как объяснить в таком случае эти мерзкие красные знаки? И ромб на колпаке?»

Если бабушка и испытывала похожие сомнения, то виду не подала. С непоколебимой, судя по всему, самоуверенностью она кивнула хозяину и прошествовала в дом. Обменявшись испуганными взглядами, Аврелия и Кэрт последовали ее примеру. Элистэ била дрожь – и от страха, и от холода; она лишь надеялась, что под широким плащом этот признак слабости останется незамеченным. Искоса взглянув на Кенубля, она проскользнула мимо него в дверь и оказалась в обсыпанной мучной пылью холодильной камере, посреди которой находился стол для готовки с мраморной столешницей; на столе лежала горка Пластов частично раскатанного сдобного теста. В камере было почти так же холодно, как на улице, и дрожь отпустила Элистэ только тогда, когда мастер Кенубль провел их в соседнее помещение – ярко освещенную пекарню, где в глубоком камине горел огонь, а большие печи уже успели накалиться. Воздух, пропахший корицей, был неимоверно насыщенным, горячим и ласкающим – словно ванна с душистыми солями. Несмотря на свои опасения, Элистэ не смогла сдержать восхищенного вздоха. Она тут же откинула капюшон и стянула перчатки, чтобы онемевшие от холода уши и одеревеневшие пальцы отошли в этой поистине тропической жаре. И если бы не приличия, она заодно сняла бы и туфли с чулками, ибо ноги у нее закоченели и она их не чувствовала.

– Суп, Возвышенные дамы. Вам требуется горячий суп. Или чай? Горячий шоколад? – предложил Кенубль.

– Шоколад! – страстно прошептала Аврелия.

– Минуточку, я пододвину кресла к огню.

Столь суетливая заботливость, по всей видимости, вступала в противоречие со зловещей красной эмблемой – и наоборот. Элистэ вдруг почувствовала себя такой усталой, замерзшей и растерянной, что у нее не осталось сил задумываться над этой головоломкой. Кухонный жар подействовал на нее, как наркотик, – разом приглушил страхи и отнял силы. Она поразмыслит над этим, но потом; лучше всего – после горячего супа и чая. Опустившись в ближайшее кресло, она протянула руки к огню. Аврелия последовала ее примеру, тогда как Кэрт, которой было не положено сидеть в присутствии господ, устроилась на каминном коврике.

Но Цераленн продолжала стоять. Губы у нее посинели от холода, и, как говорится, зуб на зуб не попадал, однако подобные мелочи никогда не мешали ей четко и ясно излагать свои мысли.

– Мастер Кенубль, мы перед вами в долгу за такое радушие. И все же мы сможем воспользоваться вашим гостеприимством, лишь убедившись со всей непреложностью, что прекрасно понимаем друг друга. Мне и моим спутницам требуется убежище на неопределенное время, вероятно, на несколько суток. Поскольку же в нашем положении предпочтительней держаться в тени и не раскрывать своих имен, мы полагаемся на вашу осторожность, каковая обеспечит нам безопасное укрытие. За такую услугу вы, естественно, получите щедрое вознаграждение.

– Вознаграждение? – Кенубль выпрямился, изо всех сил стараясь скрыть обиду, проступившую на его круглом, добродушно-глуповатом лице. – Вы заблуждаетесь, Возвышенная госпожа, и даже очень. Заявляю, что вы несправедливы ко мне. Кондитер Кенубль не оказывает услуг за деньги, и не будем говорить ни о каком вознаграждении. Я шерринец, мадам, и верноподданный, я предан моему королю и отечеству, как был предан мой батюшка Кенубль, и коли потребуется – я вколочу это в своих детей, так что на всю жизнь запомнят. Мадам, мы, Кенубли, – уважаемое семейство. Возвышенные – и те не брезгуют нашей выпечкой. Ну о каком вознаграждении можно тут говорить!