Тимофей Печёрин - Город отражений

— Ладно, — вслух молвил я, — с Надзирателем худо-бедно разобрались. Остается вопрос, где искать Аль-Хашима.

— Ну, думаю, ответить на него проще простого, — с деланой сладостью в голосе протянула Эдна, напомнив Лису из старых сказочных мультиков, — если со стариком случилось примерно то же, что и с тобой, окружающим должно показаться, что он не в себе. Никого не узнает, выдает себя за другого человека, странно говорит и так далее. А теперь сам подумай: что по-твоему может ждать такого человека.

— Дом престарелых? — предположил я не слишком уверенно, — или… неужели, психушка? Дурдом то бишь…

— Теплее, дорогой Игорь, теплее, — все тем же приторным тоном пропела Эдна, — только здесь это заведение называется Домом Прозрения.

— Видимо, нередки случаи, когда кто-то из местных оказывается под контролем личности-двойника из другого мира, — прокомментировал Вилланд… вернее, его отражение по фамилии Ливнев, судя по застенчивой манере говорить, — для них этот Дом и предназначен.

На минуту я замолчал, обдумывая услышанное. А затем не мог не возразить на предположение собеседницы:

— Не факт, ой, не факт, что даже если Аль-Хашим… вернее, его отражение ведет себя как умалишенный, родственники и домочадцы решились бы вызвать машину с санитарами. Видите ли, вероятнее всего, отражение нашего старика, чтобы быть максимально схожим с оригиналом, должно жить в семье… как бы сказать… традиционной, религиозной. В семье, в которой обычаи считаются превыше писаных законов. А значит, во-первых, там принято почитать старших, а во-вторых, не выносить сор из избы. Это фигуральное выражение, — зачем-то добавил под конец я.

— Традиции, говоришь, обычаи? Да какие к медвежьему дерьму традиции?! — на мои объяснения Вилланд отреагировал неожиданно бурно, аж по столу кулаком ударил.

В теле инвалида или нет, но кулак у него оказался увесистый. Столешница с грохотом содрогнулась, а я с тревогой покосился в сторону двери — не идет ли супруга, всполошенная этим ударом.

Но судьба миловала: Света на шум не спешила. Наверное, увлеклась чем-то. А может просто побаивалась здоровяка-мужа, который в гневе сам был способен ударить. Причем не только по столу. Впрочем, не знаю… не с руки мне в чужие семейные отношения вникать.

Вилланд же, к чести его, нашел аргументы более приличные, чем удар кулаком по столешнице.

— Это во Фьеркронене обычаи, традиции, — молвил он уже поспокойнее, словно достиг со своим отражением устраивающего обоих компромисса, — потому что есть история, память… хм… и все такое прочее. Мир живой, понимаешь? Меняется, хоть и медленно. А этот мир как тряпичная кукла. Которую можно даже принять за человека… если сослепу. Но она никогда не вырастет и не постареет. И ничего не запомнит. Этот Ливнев, который здесь за меня, Универсак заканчивал… ну Универсальную Академию то есть. И в школе детей учит. Так вот, ни в школе, ни в Универсаке даже предмета такого нет — история.

— Сегодня в моде джинсы, а завтра изделия из шерсти, — вторила Вилланду Эдна, — сегодня публика от Аннексы с ума сходит, завтра считает ее отстоем. Сегодня большинство берет телефоны с «Киборгом», а потом дружно на «грушевую» продукцию переходит. Сеть «Алиса» разорилась, зато появилась сеть… «Жанетта» какая-нибудь. Вот и все перемены, доступные здешним беднягам. Мелко как-то, чтоб в летописи заносить, да юности в пример ставить.

— Да я проще скажу, — Вилланд словно контрольный выстрел сделал по моим наивным предположениям, — смотри, город этот называется Отраженск. А вот страна — как?

Подстегнутый смутной мыслью, я вытащил паспорт. Чтобы заметить наконец одну странность, на которую в первый раз внимания как-то не обратил. На паспорте российском, например, что я успел получить в своем родном мире, на обложке стояла надпись «Российская Федерация» по соседству со схематичным изображением герба с двуглавым орлом. Здешний же документ, удостоверяющий личность, ничего подобного не имел. Ни герба, ни названия страны. Только коротенькая надпись «паспорт» золочеными буквами на оранжевом фоне — и все.

— Но такого же быть не может! — вскричал я.

Вилланд развел руками. Извините, мол.

— Или вот еще, — продолжал он напирать, — про Зеркальную Стену ведь слышал? Наверняка слышал. А был хоть раз? А что за ней — хотя бы представляешь себе? Другие города и все такое?

— Экспанса оттуда, — неуклюже ответил я, зачем-то вспомнив разговор с таксистом, — поет…

— А видел ли ты эту Экспансу живьем? — хмыкнул Вилланд, — вот и я не видел. И вряд ли вообще хоть кто-то. В общем, дружище Игорь, много чего «не может быть» в нормальном мире. А этот мирок искусственный. Да, вдобавок, ограниченный, как загон для скота. Коровам-то и овцам даже в загоне еда имеется да воздух свежий. Только простору нет. Ну и еще скотина в загоне себе не принадлежит. А как можно иметь какие-то свои обычаи, да еще ставить их выше законов, если ты себе не принадлежишь? Да они при таком раскладе только мешать будут!

— Так что можешь смело отбросить свои сомнения, — подытожила Эдна, — если Аль-Хашим прибыл сюда тем же путем, что и ты, родня сама сопроводила его в Дом Прозрения. Да еще в полном своем составе.

2. Дом Прозрения

А что же Надзиратель за душами?

А в его отношении Игорь если и ошибся, то не принципиально. Потому что в город, населенный отражениями, прибыл опять-таки не сам охранитель при гробнице Арвиндира, а его материальное воплощение. Сущность, если вдуматься, еще более ущербная и неполноценная, чем любой из здешних обитателей. Ибо человек в принципе не может существовать без физического тела… ну, по крайней мере, долго существовать. Так что для него быть запертым в ненадежную оболочку — естественная неизбежность. Чего не скажешь о могущественном духе, по большому счету неуязвимом, и чей срок существования измеряется тысячелетиями. Для этого, последнего, оказаться в передвижной одноместной тюрьме из костей и мяса было приятно не в большей степени, чем вообще пребывание в тюрьме для кого-либо.

Но выбора у Надзирателя не было. Уж таков был сам этот мир по другую сторону Небытия. Когда обыденная жизнь устроена таким образом, что в ней каждодневно творится много неестественного на сторонний взгляд… а то и вовсе противоестественного — тогда явлениям сверхъестественным в ней становится тесно. Некуда втиснуться, негде развернуться. Подобно тому, как даже самый искусный акробат или танцор не имеет возможности проявить свои таланты в переполненном автобусе. Или в коридоре районной поликлиники, заполненном страждущими пенсионерками и поминутно кашляющими детьми.