Меир Узиэль - Демоны Хазарии и девушка Деби

Деби сосредоточенно слушала. Спросила: «Сколько тебе лет?»

«Двадцать два».

«А мне восемнадцать».

«Давай, выйдем отсюда», – сказал и ухмыльнулся. – Еще подумают, что здесь что-то делаем неповадное. Родители твои, наверно, уже с ума сходят».

Легкий анализ этих слов показывает, что Ахав немного смущен и немного по-заячьи труслив.

«Пусть думают, что хотят, – сказала Дебора, – я уже не маленькая».

Несомненно, он понял намек, и следует использовать подвернувшуюся возможность ее поцеловать. Но все же он думал, что это слишком рано, и он может ее испугать, и такие мысли в этот момент ее вообще не посетили. И потому решил отложить поцелуй до другого раза. И это было плохое решение.

«Ну, давай, выйдем», – сказала она после нескольких секунд, во время которых ничего не произошло, и она поняла, что ничего и не произойдет.

«Давай, выйдем из конюшни, посидим так, чтобы нас видели, поговорим, хорошо?»

«Хорошо», – согласилась она, но без особого энтузиазма. Думала же она, примерно, так: «Почему никто меня не понимает? Что, ему требуется особое приглашение? Уверена, он просто меня не хочет. Я, вероятно, не красива в его глазах. Вот же дурак, и кому он вообще нужен. С ума сойти, какая тоска. Если в этот раз я не смогу соблазнить мужчину, когда еще представится случай, и появятся здесь такие симпатичные парни. Не должна я рассиживаться и беседовать с ним. Надо было мне выбрать кого-либо другого из них, который более расторопен в этом деле. Ведь я вначале выбрала Давида. Как я оказалась с этим здесь?»

Он окинул в последний раз взглядом коней, открыл дверь из конюшни, тут же замер и пощупал стену, разделяющую стойки. Стена был окрашена в зеленый цвет. «Что это? – спросил Ахав. – Камни?»

«Да, каменная стенка».

«Но это же запрещено».

«Глупости, кто проверит».

«Но мы же хазары, – сказал слегка сбитый с толку Ахав, – нам запрещено строить из камня».

«Ну, запрещено. Но это же только стена, разделяющая стойки в конюшне. Это не жилой дом».

«Не важно. Никакой разницы. Хазары не строят из камня».

«Если ты хочешь знать, отец, брат и мы, сестры, построили каменный дом в лесу. Я тебе его покажу. Если захочешь, можешь пойти туда жить со мной».

«Шутка», – добавила она через пару секунд.

«Ты действительно этого хочешь?»

«Я знаю? Жить там приятно, ты увидишь. Но ты, верно, хочешь вернуться в свой город. Что тебе искать в этот уединенном месте с пчелами и рыбами?»

Ахав приблизился к ней. Они еще не вышли из конюшни, лишь собираясь это сделать. Он выглянул через окно, но увидел, что они вдвоем надежно укрыты от взгляда снаружи. Сердце его лихорадочно билось от страха, что он потерпит позорный провал. И он спросил (она ясно чувствовала дрожь в его голосе): «Можно тебя поцеловать?»

«Попытайся». Шепот слышал в этом слове тот, кто умеет слушать.

Между нами, он уже собирался отказаться от затеи, и все же, слава Богу, не отказался. Нагнулся над нею, и она чуточку отступила, рискуя испортить все. Но он подался вперед, и, наконец, свершилось то, чего мы с нетерпением ожидали: они поцеловались. Обнялись и еще раз поцеловались. И еще. До тех пор, пока она, повинуясь женскому инстинкту, чувствуя грань, которую опасно переступить, ибо не будет возврата, сказала: «Ахав, хватит!»

Какое хватит! Надо было еще, и еще. Он не мог насытиться. После последнего поцелуя они вышли из конюшни, и присели на обрубок ствола, напротив корыта. Деби помахала матери, которая подумала про себя: «Что-то из этого выйдет. Уверена, что-то выйдет».

Она уже развивала в мыслях мечту матери о женихе для дочери, который будет всегда под рукой, будет вставать утром с приветствием – «Доброе утро, мама, прекрасный кофе вы сварили для меня, мама», будет молиться, благословляя и хваля утреннюю глазунью. Утром он будет объезжать дикого коня, днем начищать меч и оттачивать лук, вечером пошлет стрелы в стрижей.

После нескольких минут их беседы, возник шум у дома. Деби и Ахав пошли туда. По пути Деби обернулась к нему умопомрачительным движением всего тела и сказала: «Ну, пока, я ухожу».

«Я увижу тебя позже?» – в голосе Ахава хозяйственные нотки мешались с явным беспокойством.

«Да», – сказала она, все же не одарив его своей обворожительной улыбкой, делающей это «да» более интимным. Она поспешила войти в дом, а за ней вбежала ее сестра.

«Ну, что?» – спросила она Деби.

«Есть!» – подняла она руки в знак победы.

По сути, слово это употребляемо в настоящее время. Этот фокус используют некоторые писатели, чтобы приблизить мысли и чувства далекого прошлого, что и вправду не слишком изменились, несмотря на иное правописание и состав слов. Удивительно то, что девушки именно использовали это слово, да и парни Хазарии, имея в виду небольшие, но для них весьма важные достижения. И этот смысл сохранился до наших дней. Ну, пожалуй, в этом пункте для рассказчика этой истории была определенная легкость. Но совсем не так в отношении других бесед, дел, событий, домов, ульев, носилок, лошадей. В отношении книг, мечей, тканей, эха долин, принцев, синагог, шалунов, прокрадывающихся в конюшню, чтобы дать пинка в брюхо лошади, так, что она теряет дыхание от боли. В отношении не возведенных башен, мостов, деревянных стен, кочующих городов, фанеры, разных популярных предметов и тридцати двух образцов форм Хазарской империи, гигантского иудейского государства. И время, описываемое в этой книге – конец девятого столетия, примерно, сто лет с момента принятия Хазарией иудаизма, и почти за триста лет до ее падения.

Но почему, почему это случилось? Как эта империя пала и исчезла, и ничего от нее не осталось, за исключением конских следов на песке и следов саней на запад-северо-запад, которые покрылись травой спустя два месяца начала двадцатых годов тринадцатого столетия, и все. И ничего, кроме этого, не осталось. Не найдено и не раскопано.

Глава десятая

Деби была среднего роста. Тело сродни формам богини Астарты, ни один взгляд не оставляло равнодушным, кожа бела и чиста, как небо месяца Элул. Она захватывала сердца, вздымая их на эшафот для отсечения. Такова она была – Деби. Глаза – как два прозрачных озера. Но светлые глаза – вовсе не редкость в Хазарии. Светлые волосы спускались длинными прямыми прядями по обе стороны жизнерадостного лица. Носила она штаны из кожи. Ахав глядел ей вслед: девственность и распутство сливались в ней, обнимались и смеялись, одно на плечах другого, как две тайные подруги. Он смотрел, млея и теряя ясность взгляда от ее ослепляющей красоты, чмокая губами, словно высасывая сладкую мякоть из виноградины. Невидимая ее сторона очаровывала с той же разрушительной силой, как и видимая.