Владимир Аренев - Паломничество жонглера

Словом, всё как обычно. «Это если забыть про гвардейцев», — поправил себя Кайнор.

Санандр, например, о гвардейцах помнил очень хорошо. И о паре слов, которыми успел с ним обменяться Гвоздь, — тоже.

— Не порадуют ли господа нашу почтенную публику? — Он с широченной, в пол-лица, улыбкой приблизился к Жокруа К'Дунелю и предложил: — Возьмите сабли и выйдите против меня, безоружного. Я вас сильно-то не зашибу, не бойтесь. — И Сананадр подмигнул так нахально, что после этого ни один уважающий себя мужик не смог бы отказаться, не ударив лицом в грязь.

— Разумеется, — сказал К'Дунель, не двигаясь. — Шорнэ, Гуник и ты, Лавракон, — порадуйте-ка почтенную публику. — Он повернул голову ко второму фургону и вызывающе улыбнулся, как будто совершенно точно знал, по чьей просьбе подошел к нему сейчас Санандр.

— Хитрый, зараза, — шепнул Друлли Гвоздь. — Ну ничего, мы еще поглядим, кто кого.

Народу тем временем явлено было не слишком продолжительное действо избиения трех вроде бы вооруженных гвардейцев одним совершенно безоружным Санандром. Сабли и их хозяева лихо вспархивали в воздух и летели в разные стороны; «почтенная публика» получала удовольствие на всю катушку. К'Дунель, судя по его довольной физиономии, тоже, хотя ему-то как раз вроде следовало бы переживать за судьбу подчиненных.

Потом гвардейцев собрали, почистили и отправили на фургонные лавки отдыхать. Санандр откланялся — и его сменила Киколь. Она сперва сплясала под молодецкий свист мужской части публики и завистливое шипение женской, ну а потом Жмун объявил выступление «единственной в своем роде и неповторимой Друлли — Собаки, Которая Умеет Считать».

— Ну иди, морда, — подтолкнул псину Кайнор. Сам он подобрался поближе к выходу, но устроился так, чтобы оставаться незамеченным снаружи.

Друлли показывали различные предметы, числом от одного до пятнадцати, и просили прогавкать соответствующее количество раз. Кайнор считал и свистел в свисток — Друлли послушно отзывалась лаем.

Наконец ведра, цветы и прочий пригодный для счета матерьял у публики закончился. Да и сами сельские — хоть и были воодушевлены зрелищем животины, которая умеет то, что не умеют некоторые из них, — всё же малость притомились. Кайнор в который раз удивился: вот ведь, казалось бы, Санандровы булавы с подковами или разрезание женщины должны увлекать народ гораздо сильнее. А им подавай Друлли, Друлли и снова Друлли! Загадка человеческой природы, вот что!

Однако же теперь настал его черед, его — и гвоздилок.

Кайнор сунул за плотно затянутый пояс парочку медных «очей», набросил на плечи двухцветный плащ (алым кверху, серым книзу) и выпрыгнул на площадь. Народ восторженно приветствовал смену в программе — хлопали все, даже К'Дунель.

Гвоздь поклонился публике, а капитану гвардейцев — особо.

«Сейчас я тебе кое-что покажу, ценитель искусства!»

Он звонко прищелкнул пальцами и полез на крышу фургона, к шестам и канату — гвоздить,

— Темно, как в заднице у Крота! — в сердцах созверобогохульствовал Иссканр. — Слышь, чародей, а нельзя чуть-чуть свету подпустить?

Вместо ответа Фриний вызвал к жизни шарик размером с кулак, засиявший багряным. На большее чародея сейчас не хватило, к тому же посох валялся где-то поодаль, выроненный Быйцей.

Да и не видел Фриний необходимости спешить с глобальной иллюминацией Лабиринта.

Новосотворенная стена из затвердевшего огня окончательно застыла и больше не освещала коридор, шарик же выхватывал из жадной пасти тьмы лишь небольшое пространство вокруг себя.

В пятачок света попали: взъерошенный Иссканр, блистающий нагрудником и съехавшим на правое ухо шлемом; дорожный мешок Фриния, чародейский посох и сам чародей.

Откуда-то из коридорной тьмы доносились прерывистое дыхание напуганного Мыкуна и ворчание Быйцы, который пытался успокоить полудурка. Потом появились и сами подросток с горбуном. Старик за руку подвел Мыкуна к стене и усадил, похлопав по плечу, мол, не беспокойся, мы рядом. Свой странного вида сверток он всё так же тащил под мышкой, а вот дорожный мешок, сброшенный впопыхах, пришлось поискать.

— Что теперь? — спросил Иссканр, поправляя шлем.

— Теперь — огненные браслеты. — И Фриний вынул из своего мешка четыре прозрачных кольца, способных охватить даже запястье Иссканра. — Дай руку, — велел он воителю.

Через мгновение тот отпрянул с невнятным ругательством, но чародей держал крепко.

— Спокойней! Мне нужна твоя кровь, а не жизнь! …Да и кровь нужна больше тебе, а не мне. — Фриний провел пальцем по надрезу на Иссканровой ладони и смазал один из браслетов. Потом еще и еще — до тех пор, пока внутренняя часть браслета полностью не напиталась кровью, после чего резким движеньем надел его на левую руку Иссканра. — Вот так! И не прикасайся к нему, пока не позволю. Теперь ты, Быйца.

Горбун уже нашел мешок и вернулся; молча протянул руку Фринию. Он в отличие от Иссканра, похоже, знал, что это за браслеты и для чего нужны.

Затем чародей надел браслет на Мыкуна (полудурок не противился) и на собственную руку.

— Эй! — воскликнул вдруг изумленно Иссканр. — Да он же светится!

— Так и задумано, — хмыкнул Быйца. — Зря, что ли, их называют «огненными»? Или ты думал, нам следовало, как последним дуралеям, притащиться сюда с вязанкой факелов?

Фриний мрачно взглянул на горбуна:

— Рад, что ты уже пришел в себя, старина. Давай-ка, раз так, займемся делами насущными, тем более что факелы мы действительно с собой не взяли, а огненных браслетов для освещения будет достаточно. Да, Иссканр, ты уже можешь прикоснуться к нему — а снять у тебя всё равно не получится, пытайся или не пытайся.

— Вообще никогда?!

— Когда выйдем из Лабиринта, если захочешь, я избавлю тебя от него, — с легкостью пообещал Фриний. Хотя знал, что из Лабиринта суждено выйти не всем, далеко не всем! — Так вот, о насущном. Как я уже говорил вам, никто точно не знает, каким образом Лабиринт устроен и что в нем находится. Известно лишь о шести или около того выходах, которые всегда обнаруживаются в тех местах, где раньше о них и не слыхали, — но все в пределах Сломанного Хребта. И никому не известно, чтобы кто-нибудь вошел в Лабиринт и вернулся оттуда.

— Отсюда, — мрачно поправил Быйца. — Мне известно о таком человеке. Году, кажется в пятьсот пятидесятом или пятьсот пятьдесят первом от Первого Нисхождения, тогда как раз начался Пятый захребетный1[2] поход, один бастард решил податься в Негешру… Решить-то решил, но в наследство от еще живого батюшки ему б не досталось и дырявого ведра, поэтому паренек попросту «одолжил» у родителя чуток денег и исчез. Батюшка был человеком строгих нравов и к тому же прижимистым, он из принципа отрядил за бастардом погоню — те вскоре напали на след беглеца и уже, что называется, дышали пареньку в затылок. Бастард-неудачник прибился к каравану, направлявшемуся по северному перевалу в Негешру, но караван двигался медленно, а батюшкины сыскари — быстро; он узнал о погоне в последний момент, оставил караван и в надежде, что спутает следы, отправился в горы. Ему, конечно, это не удалось — и если бы не случайность, висеть бы незадачливому вору на какой-нибудь здешней горной вишне, ногами воздух месить.