Лада Лузина - Рецепт Мастера. Революция амазонок. Книга 2

— Слушайте, слушайте… Господа! Товарищи!.. — закричал господин в треснутом пенсне, размахивая газетой, как флагом. — Наш Отрок пророчит… Такие, как он, — махнул он рукой в сторону пятящейся «засланной твари», — прибудут сюда отобрать нашу Веру! Нашу землю, наш кров. Придут украсть у богоспасаемого Города Киева благословенье небес… Они будут лгать нам и разрушать наши церкви… они будут убивать наших жен и детей и требовать от нас сатанинской жертвы…

— Так Отрок сказ-зал!.. — ахнув, какая-то женщина без чувств сползла на руки супруга. Тот принялся обмахивать ее своей шапкой, не сводя взгляд с оратора.

— Так я говорю… Вот что сказал Отрок: «Тех, кто пекся о вас, вас призовут ненавидеть. Ту, что утирала кровавые раны, провозгласят кровавой преступницей. Те, чьи руки в крови, кто окрестил себя красными, пожелают прогнать их из Города, как прокаженных. В обмен на свою ложь они потребуют зло. Но Святой Город восстанет…» Господа, Город восстал! Сегодня киевский совет солдатских и рабочих депутатов самовольно издал приказ всем членам бывшей императорской семьи покинуть Киев. Солдаты уже громят редакцию газеты, призвавшую их признать врагами народа и утопить в грязи всех Романовых, вдовствующую императрицу и княгиню Ольгу…

Ольгу?

Дальше Саня не слушал — бежал со всех ног. Только сбегая по Трехсвятительской вниз, он вспомнил, что совершенно забыл про филера и барышню.

Город восстал.

На Царской площади трое солдат схватились с рабочими-арсенальцами. По Александровской вверх уже шел крестный ход. Люди несли иконы и флаги. Крещатик гудел, вопил и кричал. Думскую площадь заполонили толпы митингующих — люди с дешевыми иконками Отрока Пустынского, архангела Михаила, вырезанными из газеты портретами императрицы.

— Отрок… вы слышали… Отрок сказал… — неслось отовсюду.

— Долой антихристов!

И тут уж, пожалуй, следует рассказать, что случилось 3 числа…

В тот день, когда, узнав про манифест-отреченье царя, Саня прибежал в госпиталь к царской сестре — великой княжне Ольге, Ефим Петрович и другие солдаты плакали вместе с их Оленькой, как малые дети. А сестру милосердия, дерзко поздравившую княгину с отречением, обозвали большевичкой и вытолкали взашей из палаты. Саня помнил лицо выталкиваемой, вывернутое от ненависти. И лицо санитара, схватившего ту за шкирки.

В тот день Ефим Петрович подвел Саню к Ольге. И Саня впервые заметил, что великая княжна на сносях.

— Малец вот… Сашкою звать. Он тоже… — неумело представил он гимназиста.

А Ольга тогда погладила его по голове и улыбнулась:

— Ничего. Ничего…

Нынче палата была странно пуста.

— Где же все? — спросил гимназист худого солдата. Кроме него в огромной комнате было всего человек пять или шесть, в основном те, что в беспамятстве.

— Все, кто может ходить, на площадь пошли. Только я вот… — солдат ругнулся — у него не было обеих ног, и было видно, что он ненавидит свои обрубки. — Видал? Сам врач нам газету вслух прочитал…

Саня схватил газету и дочитал пророчество Отрока.

— Но этого ж не будет? — спросил он испуганно.

— Не будет, — мрачно сказал солдат. — Тоже еще!.. Назвали себя «Совет солдатских депутатов». А с нами, солдатами, они посоветоваться не желают? Они Совет солдатский… а мы тогда кто? Их там всего двести душ!.. А нас тут у Оленьки четыреста будет, и всем она как мать родная была. А они… нашу Оленьку, кровавой пособницей…

— А где… где она?

— У матушки своей, во дворце. Она ж ребеночка ждет.

Саня с облегчением выдохнул воздух. Слишком впечатлил его рассказ Ефим Петровича о том, как два дня спустя та самая сестра, поздравившая Ольгу с горем, подкралась к ней сзади и с криком «Кровопийца проклятая» пыталась разбить банку с раствором кислоты на голове у княжны… Еле та увернулась.

«Ослепла она, что ли? — говорил Ефим Петрович потом. — Словно сама своими глазами не видела, что Ольга одно добро тут творит, ночами не спит, за солдатами ходит. Словно глаза, душу и сердце ей взяли да выкололи…»

Безногий солдат громко вздохнул:

— Она ведь для нас все равно что родная… Все наши ко дворцу побежали Ольгу и маму ее защищать.

А Саня приметил, что над койкой безногого появилась солидная табличка «Е. М. Дображанская». Гимназист знал, что подобных табличек в госпиталях немало — любой доброхот мог финансировать одну или несколько коек, которая тут же становилась кроватью его имени… Выходит, и красавице Катерине Михайловне тоже не чуждо милосердие.

— А тебе вот как скажу… — принялся митинговать безногий перед Саней, за неимением другой аудитории. — Кто я теперь? Инвалид, калека, комиссованный за полной ненадобностью… А царица-матушка сама ко мне приходила. Говорила, что не оставит меня, что меня профессии нужной научат… А они, они, которые прогонять ее вздумали, они как обо мне позаботятся?! Кто они тут такие?!!!

— Кадеты восстали, — в палату вбежал санитар. — Они окружили царский дворец. Сказали, что не отдадут им императрицу! — его глаза сияли. — Лаврский митрополит Владимир вышел на площадь…

— Точно не отдадут? — переспросил гимназист. — И Ольгу тоже?

— Не сомневайся, — санитар походя похлопал его по плечу. — Это вам не Петроград. Это — Киев!

— …а потом, когда к солдатам присоединились кадеты, и юнкера, и офицеры, и митрополит, и пожарные, тут уж комиссар Временного правительства окончательно в растерянность впал. Я самолично при их разговоре присутствовал. «Чего же они добиваются? — спрашивает. — Они что же, монархию восстановить хотят?» «Нет, — ему отвечают, — они хотят, чтоб императрица осталась в Киеве». Тут комиссар как закричит: «Что ж это за город такой! Что за город… С каких это пор солдаты с офицерами и попами братаются? По всей империи бунты, солдатня офицерье на столбах вешать желает, только отвернись — уже митинг… А у нас они, видите ли, решили вместе императрицу спасать! И все этот Отрок… Все Отрок!» «Прикажете арестовать его?» — спрашивают.

На этих словах Катерина Дображанская, стоявшая у окна, спиной к говорившему, обернулась.

Плешивый господин, живописующий события, происшедшие всего полчаса тому в кабинете комиссара Временного правительства, изменнически бегал глазами. Бывший агент охранного отделения, а ныне успешный делец Дмитрий Богров, имел собственную обширную агентурную сеть. Мастерски пользуясь некогда приобретенными навыками, используя метод кнута и пряника, ее милый друг Митя узнавал обо всех важных событиях тотчас и из первых рук.

— И что ж комиссар? — подал голос Дмитрий Григорьевич.