Татьяна Мудрая - Мириад островов. Рождение героя

А потом смешалось всё и вся. Кажется, он стонал на выдохе, забирая ртом раскалённый факелами воздух и отдавая обратно. Плеть невозбранно гуляла от шеи до срамных мест и снова до шеи, глаза щипало от пота и слёз, цепь, что шла к блоку в стене и держала запястья на весу, ритмично позванивала — или это происходило лишь в его собственных ушах?

И внезапно оборвалось.

— И что там внутри такое, — бормочет под нос госпожа Леора, возясь в ногах и пытаясь рассмотреть картину через крупные капли пота, что сыплются уже с насквозь промокшей повязки. — Прошлый раз вот так же было — сплошное землетрясение? Да не ори, это делу помеха. Дыши ртом, как в бане, и отвечай. Старшая быстро вышла?

— Под грибами. Выпихнуло.

— Поняла. Спорынья и мускатный орех, дело проверенное. А вторая, генеральская?

— Орри…ой! Насильно выдавливала. Под самый конец.

— Вот-вот. А этот лентяй весь в сестрицу: ручками-ножками зацепился, головой вниз повис, как летучая мышь, хочет ещё месяцок-другой в колыбельке покачаться.

Галина хихикнула — терапевтический смысл шутки был именно в этом. Но не удержалась — вновь начала стонать с надрывом.

Повитуха собиралась сказать, что младенец повернулся боком и придётся делать разворот через ножку, но пожалела пациентку.

«Я такое проделывала лишь однажды, и то роды были влажные. Не сумею — усыплять и резать придётся. Наподобие самого отца вызволять. Пусть лучше пока без страха поработает».

Всё-таки мальчишка — иногда это угадывалось, вот именно! Мальчик слегка колыхался, поворачивался под давлением беспорядочно сокращающихся мышц живота.

«Может и обойдётся, — подумала мейсти. — Слишком диковинные роды, однако».

Обтёрла лоб тыльной стороной руки, крикнула из-за плеча назад:

— Выйдите из сеней — воздух у неё крадёте! Только недалеко.

Тут ребёнок повернулся вниз головкой — и застыл на полдороге. Толчки прекратились вместе с криками.

— Ничего, мамочка, — сказала вслух Леора, — тебе и ему после таких трудов отдохнуть потребно. Лежи, дыши и собирайся с силами.

— Продыхивайтесь пока, — Одгар провёл вдоль бессильно распростёртого тела рукоятью плети. — Нет, голову не вздергивайте, так тяжче.

— Сколько ударов?

— Тридцать три. Это уже, а не ещё.

Затем в самый пожар уронили нечто мокрое и ослепительно холодное, повели вверх-вниз. Барбе зажмурился от странного удовольствия:

— Фу, прямо зажигает. Что там у тебя?

— Горный лёд цельным куском. Живёшь рядом с подвалом — пользуйся, вот мы и устроили отменный погреб. Да, я лебёдку чуть назад открутил. Сможете нынче приподняться и повернуться на спину?

— Если так надо.

— Положено менять орудие после каждой трети. Это вымокло и потяжелело.

— Да полно, мейс. Чисто пушинка.

— Не спорь, — ответил тот. — Вот, гляди сюда. Близнец прежней. И закрой глаза, чтобы в них не попасть ненароком.

Снова удары — поверх плеч, по соскам, животу. Ниже пупка. По торчащим коленям. Выше. Ниже. Раскачивают, будто на качелях. Почти даже не больно. Свыкся? К такому не приучишься.

И тут…

Он приоткрыл рот — не вдохнуть, возразить.

— Не говори. Запрещено. Если выйдет неподобное — вина не твоя, а его.

Палач достал ледяную тряпицу, запеленал тугой член, как младенца-недоростка.

— Не могу, мейс. Все…равно. Сейчас…вывернусь.

— Снова дыши. Успокойся.

Удары — острые, хлёсткие, бесконечные. Нечто расслабилось внизу живота — словно гнойник набух и лопнул. Не наружу — внутрь.

Роженица задышала чаще, пошевелилась.

— Ослабь, отвяжи. На корточки стать.

— Только упоров не отпускай, — задыхаясь, ответила Леора. — Крепче держи. В пояс брюхом упирайся. Вот чёрт — удержать тебя не получится.

На всякий случай достала из сумки чистое полотно, постелила между распяленными ногами:

— Тужься. Тужься, говорю, а то большой ложкой выковыривать придётся.

Повитуха имела в виду всего-навсего акушерские рычажные щипцы, которые валялись на дне, погребённые под остальным имуществом, но Галина вспомнила книгу, где так назывался винтовочный штык.

И испугалась до того, что всё в ней потянуло книзу. Потяжелело гирей. И разорвалось, как гнилая тряпка.

Младенец не удержался внутри, шлёпнулся на пол и завопил в приступе крайнего возмущения.

— Шестьдесят шесть. Возвращайтесь назад, на живот. Я поддержу, если надо.

Барбе неуклюже перевалился на живот — «без рук» проделывать такое и само по себе нелегко, да ещё и цепочка лебёдки перекрутилась.

— Плохая цифра, — пробормотал, устраиваясь на нестерпимо ноющей поверхности.

— Почти что конца света? — Одгар непонятно зачем поддержал светский разговор. — Если цифирь написать на рутенский манер и перевернуть, лучше не станет, мессер. Что шестьдесят шесть, что, с другой стороны, девяносто девять — одно и то же.

— Ты собираешься мне зачесть?

Экзекутор стал перед его лицом на корточки:

— До ста — это не шестьдесят шесть и не девяносто девять, а сколько вам понадобится. Мессир.

Отошёл, чтобы ослабить цепь. Начал было снимать кожаные наручники.

— Мейстер, мне куда больше нравилось свойское обращение.

— Вы о чём, генерал?

— Не стоило бы перед тобой открываться, ты верно сказал. Но у моей духовной супруги дела весьма неважны.

Крепкая рука приподняла голову Барбе за волосы:

— Не смей открываться. Я ж у тебя, чего доброго, пойду на поводке — и убью по недосмотру. Полное бесчувствие на лице написано. Плохой это признак.

— Еще поерепенишься — понял слово? И будешь посвящён во все мои омерзительные тайны. А вообще я живучий и везучий. Если хочешь, могу расписаться в смысле «По поводу моей смерти прошу не винить».

— На хрен. Что делаю — за то и отвечу.

— Так что, будешь командовать?

Палач облизал губы:

— Срочно?

— Вроде бы. Но ладно: у меня не смертельно опасный шок, о чём ты, может быть, подумал, а состояние, называемое по иноземному «сабспейс» или «полный улёт». Когда не чувствуешь, на каком ты свете. При таких симптомах пациента следует устроить поудобнее, не двигая с места накрыть одеялом и напоить тёплым молоком, — Барбе постарался придать голосу некую жеманность, и у него почти получилось. — Да, и подложи что ни на то под коленки. Жёстко — я понимаю, надо, так ведь ещё и весьма колюче. Будто щебня подсыпали.

Под колени ему подсунули мягкое, под голову тоже. Укутали. Молока в заводе не было, сошлись на желудёвом кофе с мёдом, который пришлось давать прямо из чайника, через носик. При этом обнаружились болючие трещины в углах рта. Но после всего прочего это было даже приятно.