Марк Лоуренс - Принц шутов

Никто из них не видел Молчаливую Сестру. Она еще немного постояла, прожигая меня слепым глазом, потом развернулась и исчезла в толпе, устремляющейся в сторону рынка Трента. Понукаемый спутниками, я тоже пошел, терзаемый старыми страхами.

Мы пришли в «Кровавые ямы» вскоре после полудня, причем я потел и нервничал — не только из-за жары не по сезону или из-за того, что мое финансовое будущее легло теперь на пару весьма широких плеч. Молчаливая Сестра всегда вселяла в меня тревогу, а сегодня я как-то слишком на нее насмотрелся. Я продолжал озираться, почти ожидая вновь увидеть ее на многолюдных улицах.

— Давай-ка поглядим на это твое чудище!

Лон Грейяр хлопнул меня по плечу, вытряхнув из воспоминаний и напомнив, что мы пришли в «Кровавые ямы». Я изобразил улыбку и пообещал себе, что выдою этого засранца до последней кроны. У Лона были раздражающие манеры, слишком дружелюбные и одновременно бесцеремонные, и он вечно цеплялся за все, что ему ни скажешь, — словно сомневался во всем, даже в ваших сапогах. Ну ладно, вру я немало, но это не значит, что родня всяких мелких князьков может позволять себе такие вольности.

Я остановился перед дверями и попятился, окидывая взглядом наружные стены. Здесь когда-то были скотобойни, пусть и роскошные, будто король тех далеких времен хотел, чтобы даже его скот забивали в зданиях, способных посрамить дома соперников, таких же жалких, как и он сам.

Я видел старуху с бельмом за пределами тронного зала лишь раз, когда она показалась на улице Гвоздей рядом с одним из богатых особняков в западном ее конце. Я как раз вышел из бального зала в доме посла с юной красоткой, получил по физиономии за труды и стоял, остывая и разглядывая улицу, прежде чем вернуться внутрь. Я качал зуб, проверяя, не расшатала ли его треклятая девица, когда увидел Молчаливую Сестру на широкой улице. Она стояла там, вот как есть, держа в одной руке ведро, в другой — кисть из конского волоса, и рисовала знаки на стене особняка. Не на ограде сада, выходящей на улицу, а на стене самого здания, и ни охрана, ни собаки как будто не замечали ее. Я смотрел на старуху и чувствовал, как усиливается холод, словно ночь пошла трещиной, через которую утекло все тепло. Она явно не торопилась, изображала один знак и переходила к следующему. В лунном свете казалось, что она рисует кровью, широкими размашистыми мазками, рассыпая брызги, и получаются символы, закручивающие ночь вокруг себя. Женщина огибала здание, набрасывая на него петлю из краски, медленно, терпеливо, безжалостно. Я забежал внутрь, боясь этой старухи с ведром крови больше, чем юной графини Лорен, ее не в меру быстрой руки и братьев, которых она вполне могла натравить на меня ради защиты своей чести. Радость ночи, однако, улетучилась, и довольно скоро я отправился домой.

День спустя мне сообщили об ужасном пожаре на улице Гвоздей. Дом сгорел дотла, никто не выжил. Даже сейчас это место пустует, никому не хочется там обосновываться.

На стенах «Кровавых ям», к счастью, не было никаких украшений, кроме разве что накарябанных тут и там имен случайных влюбленных. Я выбранил себя за глупость и шагнул внутрь.

Братья Терриф, содержавшие заведение, послали фургон, чтобы забрать Снорри из Марсельской башни, еще с утра. В своей записке я особо отметил, что о нем надо заботиться, и пообещал стрясти с них тысячу крон золотом, если его не будет на месте к моменту первого боя.

Сопровождаемый приятелями, я вошел и тут же погрузился в пот, вонь и грохот, наполнявшие это место. Но что ни говори, здесь мне нравилось. Вдоль боевых ям бродили разряженные в шелка дворянчики, каждый — островок ярких цветов и изысканности, за ними — круг потрепанных зевак, выпивох, опиоманов и задир, а на периферии — мальчишки-оборванцы, готовые разносить вести и передавать послания. Букмекеры, поголовно с ведома и одобрения Террифов, стояли в своих ложах по периметру зала, записывая ставки мелом, и мальчики были готовы выполнить любое мелкое поручение.

Четыре главных ямы располагались на осях огромного алмаза, вделанного в пол. Алая, Бурая, Охряная и Пурпурная. Все одинаковые — шесть метров глубиной, шесть в поперечнике, но Пурпурная была первой среди равных. Знать толкалась вокруг нее и других ям, обсуждая выставленных бойцов и величину ставок. Каждую яму окружал крепкий деревянный поручень, вделанный в деревянные же борта, закрывающие каменную кладку и опускающиеся на метр вниз. Я прошел к Пурпурной и наклонился, поручень вжался в живот. Снорри вер Снагасон прожег меня взглядом.

— Свежее мясо! — Я поднял руку, все еще созерцая свой счастливый билет. — Кто будет резать?

Две маленьких руки с оливковой кожей скользнули по парапету рядом со мной.

— Думаю, это сделаю я. Вы должны мне кусочек-другой, принц Ялан.

Ох, черт!

— Мэрес, рад тебя видеть!

К своей чести, я не выказал страха, а главное — не обгадился. Мэрес Аллус говорил спокойно и рассудительно, словно писарь или школьный учитель. Тот факт, что ему нравилось смотреть, как его сборщики долгов отрезают у человека губы, превращал его спокойный тон в чистый ужас.

— Здоровенный какой, — сказал Мэрес.

— Да.

Я смотрел по сторонам в поисках друзей. Все они, даже два старых ветерана, которых мой отец выбрал для охраны, ускользнули к Бурой яме, не сказав ни слова, и дали Мэресу незаметно подобраться ко мне. Лишь Омару хватило такта выглядеть виноватым.

— И как он будет смотреться против Норраса, человека лорда Грена, а? — спросил Мэрес.

Норрас был искусным бойцом, но я решил, что Снорри с легкостью размажет его. Теперь я мог видеть бойца Грена за решеткой напротив той, через которую вышел Снорри.

— Не пора ли начинать? Делать ставки? — Я бросил взгляд на Барраса Йона. — Норрас против моего свежего мясца? Какие ставки?

Мэрес положил мягкую ладонь мне на предплечье.

— Времени, чтобы сделать ставки, достаточно, пока его испытывают, а?

— Н-но он может пострадать, — всполошился я. — Я-то планирую сорвать немалый куш, Мэрес, и отдать тебе долг с процентами.

У меня болел палец. Тот, который Мэрес сломал, когда два месяца назад я задержал выплату.

— Уж будь любезен, — сказал он. — Если так, я покрою любые издержки. Такой человек… может стоить трехсот крон.

Я понял, куда он клонит. Три сотни — как раз половина той суммы, что я ему задолжал. Этот ублюдок хотел, чтобы Снорри погиб, а принц крови оказался у него на коротком поводке. Впрочем, выхода не было. С Мэресом Аллусом спорить невозможно, особенно в заведении его родича, да еще и будучи должным ему почти тысячу золотых. Мэрес знал, на что он мог толкнуть меня, неважно, принц я или нет. Он видел, что прячется за моей бравадой. Нельзя заниматься тем, чем занимался Мэрес, и при этом не разбираться в людях.