Войцех Жукровский - На троне в Блабоне

— Держи его! Держи!

Мария задрала голову, придерживая очки и не веря своим глазам, хотя луна полнеба залила серебром; увидел я и Каську — она подбежала к окну и радостно захлопала в ладоши:

— Упорхнул наш папочка!

Судорожно вцепившись в якорную веревку, я возносился к небесам. Дом куда-то провалился вместе с кронами яблонь, мне стало не по себе. В поскрипывающей корзине, откуда выглядывала Бухлова усатая физиономия, я чувствовал бы себя куда спокойнее. Клянусь, мои милые, ни на должность паука, ни на должность ласточки я никогда не претендовал.

Сержант с Мяучаром изо всех сил тянули веревку, только все напрасно: и я сам не из щупленьких, и железный якорь весил предостаточно. Понемногу мои друзья все-таки выбирали веревку, но вот рывок — и я скользнул вниз так, что дух занялся, пока не оседлал лапы якоря. Этим же рывком и кота выволокло из корзины за борт. Я не отрываясь наблюдал за его акробатическими упражнениями, лишь бы не смотреть вниз, в разверзшуюся подо мной бездну.

— Удержался он или домой упорхнул? — доносились громовые раскаты сержантова голоса. — Эй! Маэстро! Где вы?

— Здесь! Спустите лестницу! — орал я в отчаянии. — Чертовски качает!

Лестница раскачивалась с большой амплитудой, и мне никак не удавалось ухватиться за поперечину — мелькнет перед самым носом, и сразу гладкий бамбук выскальзывает из рук. Но вот мокрыми со страху руками я вцепился в ступеньку и начал медленно карабкаться к спасительной гондоле. Когда я ухватился за край корзины, Бухло с Мяучаром поймали меня за руки (кошачьи когти впились в кожу, за что я был крайне признателен Мяучару — держал крепко). Я тяжело перевалился через борт и плюхнулся на моих спасителей. Свалившись друг на друга в кучу-малу, мы хохотали как полоумные — отправились! Хотя жена все еще кричала из окошка:

— Слезай сию же минуту! — и грозила пальцем.

Но подо мной уже раскрылась звездная бездна, и казалось, до луны ближе, чем до земли.

— Она-то думала, ты вспорхнешь с подоблачной качели и, помахивая руками, приземлишься на подоконнике, — гоготал Бухло. — В клетку тебя приманить задумала…

— Да она и так прекрасно знает, что ты за птица, — вторил Мяучар. — Ох, маэстро, маэстро… Разве впервой ты сбежал? Да и не в последний раз, как пить дать.

Старый служака стряхнул меня со своего пуза и рассадил нас с Мяучаром по разным углам, дабы навести порядок.

— Эк вас угораздило, чуть мне перья на шляпе не поломали. — Он расчесывал пальцами перья и раздувал их, чтобы восстановить первозданную пушистость.

Я осторожно выглянул вниз. За легкими вуалями дымков громоздились крутые крыши, старые дубы выглядели сверху как темные грибы, то и дело мигали серебристым оком пруды. Мы летели на такой высоте, что кружилась голова, мне снова стало не по себе. Корзина скрипела, я крепко, до боли, вцепился в стенку.

Мышебрат, прищурив зеленые глазищи, пытался различить что-то на горизонте.

— Летим как надо. — Бухло посмотрел в подзорную трубу. — Вон там змеей серебрится пограничная река Кошмарка.

— А по-моему, пахнет мельницей, — по-кошачьи улыбнулся Мяучар.

Видно, очень уж скучал он по месту, где родился и откуда изгнала его злая судьба. Даже королевский замок не заменил мешков с зерном, сусеков с мукой и звонкого ручья, вращающего мельничное колесо.

— Ну что, пахнуло Блаблацией?

— Да нет, так привычно мышами…

— Это я тут, крестный, вот и пахнет, — послышался тоненький голосок. — Это я, Мышик, с вами полетел!

— Голосишко слышу, а никого не видать, — вознегодовал Бухло. — Где же ты спрятался?

— А я в рукаве у крестного. Он и не почувствовал.

— Ну и вспотел же ты со страху. — Кот подставил лапу, Мышик вылез из рукава и, став навытяжку, отдал честь.

— Осторожно, такого кроху того и гляди за борт сдует, — забеспокоился я. — Экая пушинка…

— Только не тискай меня так — ты котище хоть куда, самому невдомек, какой здоровенный, — просил Мышик.

— Помню, дали мне его подержать, новорожденного в конверте, вот такусенькую малявочку, — умилился Мышебрат. — Боялся, как бы ему больно не сделать. Теперь-то я научился возиться с малышами…

Огромная луна, подкатившая совсем близко, ярко светила, и мы прекрасно видели, как он осторожно поднял Мышика и поцеловал, а малец притулился к пушистой щеке и погладил кота по усам.

— Ладно, хватит нежничать, — очнулся я от умиления. — Надеюсь, с крохой Мышиком лишних хлопот не будет, много не съест, а доведется давать деру, можно его посадить в карман. Только на привалах чтоб от нас ни на шаг, понял? Матери хочу передать тебя в целости-сохранности. Она там с ума сходит. В постели тебя нет… Теперь небось горюет — сова сыночка унесла…

— Братишка все знает, расскажет домашним. — потер лапки Мышик. — Бабка тут же раскинет карты, глянет, что нас ждет… Уж она-то будет гордиться, как же: нашенская кровь — в деда пошел. А я вернусь со славой!

— Дай-то боже! — вздохнул я тихонько, потому что весьма сомневался, благополучно ли закончится наш поход, вернее, мое похищение. — Может, вы все ж таки поясните, что приключилось в Блаблации, зачем меня вытащили из кровати ночью и чего, собственно, вы от меня ждете?

— Ладно, ладно… Всему свое время. Нам еще далеко лететь, — успокаивал Бухло. — Поедим, выпьем винца, у меня с тощаков совсем живот подвело. Увидишь, настроение сразу получшает. Да и шар полегчает… Ну давай, Мышебрат, действуй!

Однако тут же сам открыл кошелку, раздал салфетки, сунул каждому в лапы нож и вилку, на скатерке расставил толстенькие стакашки. Из оплетенной бутылки налил вина. Мы ломали длинный батон, намазывали затвердевшим на холодке маслом, резали соленый овечий сыр. Так вкусно хрустели солеными огурцами, что аромат чеснока и укропа далеко разносился вокруг. Вино в поднятых стаканах казалось совсем черным.

— За счастливое возвращение! — пропищал Мышик. — Я хоть тост скажу, раз вина мне не дают…

— Еще до места не добрались, а ты про возвращение… Не выходил бы из дому, коли страх уже напал, — фыркнул кот.

— Я ничего не боюсь! Вот увидите! Пускай меня все боятся! — И Мышик надменно заложил конец хвостика за торчащее ухо.

— Надобно рассказать тебе по порядку, с чего все началось, — поудобнее развалился Бухло. — Помнишь, как мы расстались после торжественных похорон капрала Типуна, отважного петуха, он еще был трубачом у короля Бочонка? Мир мы отстояли, и казалось, все идет как нельзя лучше, а между тем уже тогда в воздухе носилось: неладно что-то в королевстве…