Том Арден - Король и Королева Мечей
— Мисс Пеллигрю? — недоверчиво спросила Умбекка. — Останется на бал? О нет, детка, ты наверняка ошибаешься. Дуэнья мисс Пеллигрю со мной солидарна. Она бы ни за что не позволила...
Она не договорила. Снова послышался грохот — но только на этот раз это был не раскат грома, а грохот копыт и стук колес. Люди из высшего общества никогда не ездили с такой скоростью!
Глаза Умбекки помрачнели. Глаза Каты полыхнули огнем.
«Стрела»!
Она хорошо помнила этот звук. По вечерам в пансионе Ката и Джели порой торчали у окна, глядя на белесую дорогу, что пролегала через болота. Себя они любопытными девицами не считали — наоборот, они всем и каждому твердили о том, что их ничем невозможно удивить, и все же появление любого красивого экипажа становилось для них событием. Карета с королевским гербом пробуждала в их воображении видения дворцов и прекрасных принцев, коляска или ландо какого-нибудь важного господина заставляла представить балы или банкеты, волнующую подготовку к свадьбе. Даже громоздкая почтовая карета могла помочь девочкам мечтать о мире за стенами пансиона. Но самой волнующей, конечно же, была «стрела» — легкий открытый экипаж, изготовленный, как говорили, по типу гоночных колесниц страны Унан-Лиа. На таких разъезжали только молодые и отъявленные смельчаки.
Ката отдернула шторку.
— Деточка!
Умбекку возмутило поведение Каты, однако девушка столь резко отпрянула от окошка, что толстуха поняла, что нечто шокировало ее подопечную. Ката изумленно разжала губы и побледнела.
— Что такое, детка?
— Тетя, там Пелли!
— Мисс Пелли Пеллигрю? О чем она говорит?
— Эгей! — прозвучал звонкий мужской голос. Всхрапнули лошади, и «стрела» промчалась мимо. Умбекка была потрясена. Экипажем правил господин Бергроув, молодой человек, аморальнее которого еще поискать, а на сиденье рядом с ним, у всех на виду, полыхая румянцем и хохоча, сидела... мисс Пелли Пеллигрю!
— Милейшая мисс Вильдроп, приветствую вас! Бергроув приподнял шляпу, и с нее на чепец Умбекки упали дождевые капли.
Умбекка вскрикнула. Из всех мужчин, наехавших в этом сезоне в Варби, более всех она опасалась господина Жака Бергроува. Его уж никак нельзя было назвать благовоспитанным джентльменом. Все в нем говорило исключительно о страсти к совокуплению — от парчового шарфа, которым он повязывал шею, до слишком высоких каблуков начищенных до зеркального блеска туфель. Всей прислуге в доме было строго-настрого наказано отвечать господину Бергроуву, буде тот заявится, что мисс Вильдроп нет дома. «Пусть этот бесстыдник расточает свои комплименты где угодно», — так думала Умбекка, однако она и подумать не могла о том, что внимание Бергроува привлечет маленькая мисс Пеллигрю.
Она постоянно приводила эту девушку в пример Кате, потому что искренне верила, что этой девушке ничто не грозит. Ведь хороший пример — это так важно!
Брови Умбекки от возмущения затянулись на переносице в тугой узел.
Лошади Жака Бергроува били копытами и выпускали из ноздрей пар.
— Катти, это так весело! — кричала мисс Пеллигрю. Подумать только: она кричала на улице! — Жак катает меня по Большому Кругу! Мы едем так быстро, что быстрее не бывает! Хотим успеть вернуться до того, как опять пойдет дождь!
Пелли расхохоталась и раскрыла зонтик.
Ката чуть сознания не лишилась от злости и зависти.
— Катаэйн, закрой окно! — вскричала Умбекка и бросила возмущенный взгляд на Пелли. — Мисс Пеллигрю! Что вы себе такое позволяете? Где ваша дуэнья?
— Присоединяйтесь к нам, мисс Вильдроп! — крикнул господин Бергроув и указал на свободное место рядом с собой.
— Катаэйн, сиди на месте! — Умбекка в отчаянии забарабанила по потолку кареты. — Стефель! Погоняй!
Карета дернулась, Ката покачнулась и упала на сиденье. Жак и Пелли дружно рассмеялись. Бергроув щелкнул хлыстом, и быстрая коляска умчалась прочь, сразу же обогнав тихоходную карету.
Щеки Каты горели. Жаркие слезы застилали глаза.
— Бедняжка Катти! — донеслось издалека. — Она у нас такая при-мер-ная!
ГЛАВА 5
ПЯТЬ ПИСЕМ
Милейшая, любезнейшая госпожа!
Ваше последнее послание лежит передо мной на письменном столе, в то время как я пишу к вам. Лежало ли на этом столе хоть что-либо более драгоценное с тех пор, как там лежало ваше предыдущее послание? Быть может, этот стол еще мог бы припомнить те волнующие мгновения, когда вы осчастливили его касаниями ваших рук в те дни (о, какими они теперь кажутся далекими!), когда жестокое расстояние еще не разлучило нас. Однако неужели смею я позволить себе хоть малейшую вольность в обращении к даме, которая, словно эфемерный дух, парит надо всем житейским и суетным? О, пусть всякая небрежность в высказываниях вострепещет в божественной вибрации, кою производят пять букв: «Б-Е-К-К-А»!
Ваше послание увлекло меня в страстное путешествие. Разве смогла бы даже большая карусель Оллонских увеселительных садов (ах, если бы мы смогли быть вместе в столице!) так вскружить мне голову? Разве не слышал я вашего смеха, разве не видел тех слез, что были вами пролиты до того, как вы обмакнули перо в чернила и начали письмо? С каким умом, с какой тонкостью вы описываете варбийское общество! Да разве сравнится с вашим пером хотя бы и перо самого Коппергейта? Разве сумел бы он столь же изысканно описать обстановку парадного зала Ассамблеи? Кроме того (теперь пусть зазвучат торжественные аккорды), с какой справедливостью вы обличаете пороки и грехи, которые разъедают общество до самой его сердцевины! Как ярко полыхает ваш праведный огонь! Никогда прежде я не слыхал, чтобы кто-то более яростно и вполне заслуженно обрушивал упреки на институт дуэний. Любезная госпожа, принадлежи вы к сильному полу, ваши тирады зазвучали бы над страной подобно набатному колоколу, призывая королевство вернуться обратно, к тем путям, по коим всем следовало бы идти, потупив очи долу, вослед за благословенным нашим господом Агонисом! О, вы могли бы стать духовной просветительницей всей Эджландии. И разве кому-нибудь пришла в голову глупость предпочесть ваши речения тому, о чем пишется в «Гребце» господина Тонсона или в «Раздумьях» господина Эддингтона? Более того: не укрепился ли бы на посту своем наш архимаксимат, если бы опорой ему стала БЕККА в мужском обличье?
Будь благословен, о будь премного благословен господь Агонис! Благодарю его за то, что прекрасный тайный учитель души моей на самом деле принадлежит к слабому полу, ибо кому еще из наиболее вдохновенных творений на свете — я говорю, естественно, о добродетельных женщинах — было бы дано наполнить мое сердце этими слезами сострадания, которые текли из глаз моих, когда я читал о вашей тревоге за юную особу, находящуюся на вашем попечении, и которая, как вы говорите, для вас больше, чем дочь. Но, любезная госпожа, вам не стоит так переживать, ибо на все, что находится в вашем окружении, падают лучи вашей добродетели. О да, происхождение этой девушки достойно всяческого сострадания, однако разве теперь она не отмыта, не очищена? Разве теперь ее рост — рост кривого стебля — не исправлен надежной опорой? Вы повержены в трепет, вас пугает то, что на ее невинность некогда столь грубо посягнул порочный мальчишка Джемэни. Но вспомните — лишь только вспомните о том, что ныне эта бедная девушка пребывает в непосредственной близости от такого могущественного источника всевозможных добродетелей — милосердия, самопожертвования, набожности, щедрости и любви, всего того, что умещается в пяти буквах вашего имени — Б-Е-К-К-А!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});