Андрей Раевский - Начало Игры

Лягушка в колодце крадёт моё время,

Но прыгнуть не может — монета во рту.

Сфагам закрыл книгу и убрал её на прежнее место. Было над чем подумать.

— А я говорю, раньше жизнь была лучше! — донёсся возбуждённый голос из-за соседнего стола. Там расположилась шумная компания мастеровых, судя по белёсой каменной пыли на одежде, это были строители. Посреди стола стояло большое блюдо с жареным мясом, а рядом в окружении многочисленных пивных кружек тарелки с овощами. Строители шумно болтали, размахивая руками и перебивая друг друга. Сфагам прислушался.

— Нет, вообще, Тамменмирт правит толково, — послышался голос самого старшего и, видимо главного в этой компании. Он говорил негромко, но веско, как говорят люди, чувствующие внутреннюю силу слова.

— Сейчас в городе у всех есть работа, так?

— Ну, так.

— И воров стало меньше. А уж нашему-то брату вообще грех жаловаться! На одной только отделке дворца сколько заработали! Работали сколько? Года три? Ну три с половиной. А заработали чуть не всю жизнь! А другие мастера? Вон их теперь сколько понаехало. Так здесь и остались. А работы всё равно всем хватает.

— Говорят в городе теперь сто тысяч народу живёт. — сказал один из мастеровых.

— Врут! — убеждённо возразил другой. — А может и не врут. Кто считал-то?

— А ещё я слышал, городскую стену расширять будут.

— Точно, — кивнул старший. Старую разбирать будут, ряд за рядом, а новую строить.

— Во, работёнки-то будет!

— Самое время, пока спокойно всё.

— А если Дивиндал опять полезет, как тогда? Помнишь, еле отбились!

— А это пусть Тамменмирт думает. На то и правитель. Да и не полезет он! Слишком хорошо ему тогда врезали. А думать, то правитель думает… Да уж больно много там у него развелось людишек всяких пакостных. Темнят, колдуют… А сам-то теперь и в суд не ходит. И в собрание тоже…

— Говорят, это он такой стал с тех пор, как его жена стала спать с начальником охраны.

— Как говориться, царь любит царицу, а царица любит попугаев.

Дружная волна смеха разнеслась по всей харчевне.

— Да, власть портит людей, — многозначительно заключил старший.

— Особенно тех, кто уже испорчен по природе, — подал голос их тени Сфагам.

Встревоженные взгляды устремились на него.

— Извините, я не хотел вас подслушивать, но вы так громко говорите…

— Но ты ведь не побежишь на нас доносить? Мы ведь это так всё болтаем, без всяких там мыслей…

— Я, как раз, иду во дворец, но совсем по другому делу. Не беспокойтесь… Так ты говоришь, раньше всё было лучше. — обратился монах к долговязому малому, продолжавшему смотреть на него тревожно-недоверчивым взглядом.

— Ну да, лучше. Хотя бы у стариков спросить.

— Старики заглядывают в детство и видят отблески золотого века, которого никогда не было, но который всегда мерцает в нашей душе. В детстве и в старости нас обдувают ветры золотого века и мы чувствуем ритмы другого времени. Дети в нём живут, старики вспоминают.

— Что-то уж больно мудрёно ты говоришь.

— Так значит, если жизнь постоянно портится, выходит, что и ты сам тоже становишься хуже. Сейчас ты хуже, чем в двадцать лет, в двадцать был лучше, чем в десять…

— А лучше всего ты был, когда ещё не родился! — сострил один из приятелей, давясь от смеха.

Собеседник Сфагама замолк, сбитый с толку.

— Но если мы способны замечать изменения к худшему, значит мы сами ещё не совсем пропали. Не так ли? — продолжал Сфагам.

— Ну, вроде так.

— А может быть, если мы сами не можем стать лучше, нам приятно думать, что портится сама жизнь вокруг нас. И, таким образом, мы не двигаясь вперёд, возвышаемся в собственных глазах?

— Может оно и так, — проговорил старший. — Да только нам о таких вещах думать некогда. У нас работа… Охота тебе голову забивать. Выпей лучше с нами вина.

— Спасибо. — улыбнулся Сфагам, — а я то думал, что и я тоже немножко работаю. Ну что ж, желаю, чтобы ваша работа была вам не в тягость.

Монах направился к выходу.

— Вот чудак, — проговорил ему вслед один из мастеровых, — такая похлёбка в голове.

— Чудак-то чудак… Только бы не донёс.

— Не донесёт, — заверил старший, — Да и не такой уж он чудак. Разные люди бывают.

— Слышал, во дворец идёт. Там теперь таких умников — толпа. Всем чего-то надо. Только бы не работать.

— Ладно, — закончил старший, — не наша это забота. А ты, давай доедай и пошли. Дело стоит.

Глава 4

Пиршественный зал был ярко освещён множеством светильников. Сизыми струйками курились благовония, плавно поднимаясь к высокому, терявшемуся в полумраке потолку. В центре зала под звуки бубнов и флейт кружились полуобнажённые танцовщицы. Их быстрые тени пробегали по уставленному яствами столу, заставляя золото посуды то тускло мерцать, то вспыхивать яркими бликами.

Правитель Амтасы Тамменмирт из рода Фургастов полулежал на толстых ярких подушках, вяло поигрывая жемчужными чётками. Лиловый с блёстками золотых нитей орнамент его свободных ниспадающих одежд сливался в единое узорчатое плетение с пышной отделкой мягких ковров. Правителю было не более пятидесяти, но коротко подстриженные волосы на его крупной голове были почти все седы.

— Так что ты там врешь, Асфалих, про свои домашние забавы? — обратился он к своему сотрапезнику, потирая аккуратную полуседую бородку. Возлежащий рядом мужчина в восточной одежде с огромными глазами-сливами придвинулся ближе к правителю.

— Врать я ещё и не начал. Смею заверить…Так вот. Правую руку я держу во влагалище первой наложницы. Левую — у второй. Пальцы правой ноги — у третьей. Левой — у четвёртой. А пятую в это время спускают сверху на верёвках. Вот так.

Он выразительно показал руками в воздухе позу женщины с расставленными ногами.

— Язык-то свободен!

— Только язык? А что делает шестая наложница?

— Шестая наложница ничего не делает. Шестая наложница отдыхает. Спросишь почему? Потому…-рассказчик шутливо понизил голос.

— …Потому, что место шестой наложницы занимает жена!

Оба громко захохотали.

— Да, — проговорил сквозь смех правитель, — Надо бы как-нибудь к тебе заехать. На это стоит посмотреть. Да и поучиться есть чему, если конечно ты всё это не придумал… Но один совет я и сам тебе могу дать. Если ты не знаешь, как занять шестую наложницу, посмотри на свой орлиный нос.

Так нравится ли тебе наше вино?… — поборов второй приступ хохота выговорил наконец Тамменмирт.

— О, твоё вино…

Мелькнули ярко начищенные доспехи — голова дежурного офицера охраны склонилась к уху правителя.

— Что?… монах… по делу? Ну, пусть войдёт. Что?… С оружием? Пускай, я не боюсь. Ты ведь не боишься вооружённых монахов, Асфалих, а?