Светлана Литвакова - Зона особого влияния

Пока Андрей говорил, дверь дома открылась, и на крыльцо вышел невысокий крепкий старик с окладистой седой бородой. Он был одет в просторную полотняную рубаху навыпуск, с вышитыми красными петухами на груди, и широкие штаны. На ногах странного старика красовались новенькие лапти, вместо пояса — веревка с узлами на концах.

— С прибытием! — загудел дед сочным басом, неторопливо спускаясь по высоким ступеням.

— Хлеб да соль этому дому! — с поклоном проговорила Эльвира Петровна.

Я впервые видела Черепанову кланявшейся и слегка удивилась. Видимо она соблюдала какие-то неписаные правила Зоны.

Дед подошел к нам и без предисловий спросил у Андрея, хитро прищурив маленькие глазки:

— А сальца-то принесли?

— А как же! — Аникин порылся в рюкзаке, достал внушительный шмат сала, завернутый в чистую тряпицу, и передал подарок деду.

Дед развернул сало и с видимым удовольствием поднес к носу, похожему на вареную картошку. Вдохнув несколько раз чесночный аромат, он аккуратно завернул подношение и прогудел:

— Ну, спасибо, уважили! Детишки твои? — Сало незаметно скользнуло в глубокий карман необъятных штанов.

— Мои, — подтвердил Андрей, улыбаясь.

— Это хорошо, что твои, а не чужие, — пробубнил дед себе под нос. — А баловать не будут?! — вдруг строго спросил он, неодобрительно поглядывая в нашу сторону.

— Не будут, — поспешил заверить Андрей. — Они у меня дисциплинированные!

— Инструкции получили? — дед вдруг перешел на баритон, и, погрозив нам скрюченным пальцем, добавил, глядя на Аникина, — без меня не поучать! Давеча лесавки баловались, а Лесовик не углядел, у Ненилы чаи с травками распивал! Безобразят в лесу! — Он печально покачал головой, но тут же, почесав бороду, весело добавил, — будем знакомиться, студенты? Меня Доброжилом кличут.

Мы переглянулись.

Колобок покашлял, требуя внимания.

— Доброжил, Доброхот, Кормилец, Суседок, Ботанушко — различные названия доброго духа дома. Попросту — домовой! — Он вежливо кивнул деду. Тот троекратно раскланялся, прижав руки к груди. По хитрому выражению лица было видно, что он получает огромное удовольствие от такого внимания к своей персоне.

— У вас пятнадцать минут, — Андрей переключил наше внимание на себя, отчего домовой обиделся и, что-то бормоча себе под нос, побрел в сторону леса.

— Странный домовой, — прошептала мне на ухо Лариска. — Обычно, домовые не могут выходить из дома.

— Почему? — так же шепотом спросила я.

— Так положено, они привязаны к месту, где живут. Только хозяин может перенести домового из дома в дом, в шапке или в обуви. Это неписаный закон. Ты что, лекцию по домашней нечисти пропустила?

Мы вошли в дом. Изнутри он был гораздо больше, чем казался снаружи. Посредине столовой стоял деревянный стол со скамейками по бокам, накрытый белой скатертью с вышитым орнаментом по краю.

В углу стоял рукомойник, а рядом на стене висело льняное полотенце, которое когда-то называли рушником.

Пол комнаты занимала большая русская печь. Зачем стояла печь, если в Зоне круглый год лето, было непонятно.

В спальню для мальчишек вела дверь в стене, еще одна — в кладовку, где хранились консервы и крупы.

На второй этаж тянулась лестница, накрытая пестрой дорожкой, связанной из полосок разноцветной ткани. Такие были у моей покойной бабушки, она сама великолепно вязала их крючком.

Пока мы внимательно рассматривали дом, за печкой что-то зашуршало и огромный черный кот, не спеша, вышел нам навстречу. Он презрительно посмотрел на нас, сверкнув зелеными глазами, зевнул, показав белоснежные клыки, потянулся, выпустив длинные когти и, вальяжно растянулся посреди комнаты, нервно подергивая хвостом.

— Все ходют, ходют! Покоя от вас нет! — раздался скрипучий голос из-за печи.

В комнате появилась невысокая горбатая женщина, с растрепанными грязными волосами и морщинистым лицом. Она засеменила к столу, пнув по дороге кота, который, обиженно мяукнув, запрыгнул на печку, где и улегся, свесив вниз хвост со вздыбленной на нем шерстью.

Женщина вытерла руки о свой грязный фартук и, налив в кружку молока из кувшина, стоявшего на столе, уселась на скамью. Она посмотрела на нас, нахмурив косматые брови, достала из кармана горбушку черного хлеба и принялась есть, запивая молоком. Молоко тонкой струйкой стекало по ее острому подбородку, что нисколько ее не смущало.

— А вы, вероятно, кикимора? — придя в себя от неожиданности, спросил Колобков, при нашем гробовом молчании. Он, как и мы, впервые был в Зоне, поэтому пребывал в некоторой растерянности.

— Кому кикимора, а кому и Анна Ивановна Запечная! — стряхнув крошки хлеба со скатерти прямо на пол, заявила тетка и, поднявшись, прошаркала обратно за печку.

Проходя мимо кота, она сильно дернула его за хвост. Кот взвыл, прижав уши к голове, но не тронулся с места, поколачивая хвостом о беленую стену печи.

— Кикимора запечная, — напомнил Колобок. — Вы же все это проходили! Почему такая растерянность? — Он пытался выглядеть уверенным, но у него это плохо получалось.

— Теория и практика — разные вещи, — рассудительно заметил Коля Иванов.

— Привыкайте, дорогие мои, — посоветовал Колобок. — Вы должны научиться реагировать на происходящее адекватно!

Мне показалось, что он был абсолютно согласен с Ивановым, только не подавал виду. Ему, как преподавателю, было положено ничему не удивляться!

— А чего она с нами так невежливо? — обиделся за всех Сандуленко.

— Вежливость ему подавай! — тут же проскрипел голос из-за печи. — Шляются тут всякие, а потом ложки в доме пропадают! Понаехали!

— Да не нужны нам ваши ложки! — возмутился Жуков. — Тоже мне, ценность! Это просто некрасиво с вашей стороны! — В ответ раздалось невнятное бормотание.

— Не обращайте на нее внимания! — вмешалась Эльвира. — Она не такая злая, как кажется. Правда, Анна Ивановна? — громко спросила она.

— А что Анна Ивановна? Я сто лет Анна Ивановна! Сижу тут, вяжу, никого не трогаю! — Мне показалось, что в голосе кикиморы появились испуганные нотки.

— Вот и хорошо. — Черепанову вполне удовлетворил такой ответ. — Не обижай моих студентов!

— А кто их обижает? — кикимора жалобно всхлипнула. — Они сами кого хочешь обидят! Едут и едут, а я во всем виновата! — всхлипы перешли в глухие рыдания, которые на Эльвиру не произвели ни малейшего впечатления.

Мальчишки с Дмитрием Федоровичем остались внизу, а мы поднялись на второй этаж. Там было две спальни, расположенные напротив друг друга. Одну из них заняли мы с девчонками, а другую — Эльвира Петровна.