Виталий Каплан - Чужеземец
— Чего ты хочешь, старуха?
Тусклый у него был голос, унылый. Заранее, наверное, убытки прикинул.
— Ну, ежели бы хотела я полюбоваться, как вы с сынком на базарной площади друг напротив друга на кольях елозите, то уж всяко бы не пришла к тебе. Но и про жалость да милость тоже врать не стану. Ты человек дела, ты меня поймёшь. Есть у меня свой интерес, дабы никто и никогда не узнал о болтовне духа Ингрийи.
— Сколько хочешь? — выплеснулось из него заветное.
— Деньгами не возьму, — припустила я в голос строгости. — Натурой возьму.
Долговые расписки жителей Огхойи. За этот и за прошлый годы.
— Да это же… — захлебнулся он, — это же безумные деньги!
— Предпочитаешь, чтобы те же безумные деньги я забрала звонкой монетой? Я назвала свою цену и от неё не отступлю. Если сегодня до полудня не получу от тебя расписок, до господина наместника доберутся интересные вести.
Он замолчал, что-то вновь прикидывая.
— А гарантии? Как знать, может, ты и получив расписки, побежишь к Арибу?
Я смерила его взглядом.
— Не пытайся дурачка из себя строить. Сам суди. Во-первых, общая сумма по распискам куда как больше, чем обещанное государем вознаграждение за голову Тенгарая и его подельников. Во-вторых, мне вообще не нужна монета — с твоих должников я не деньгами взыщу… иными услугами, в колдовстве потребными.
В-третьих, ежели ты казнён будешь, то и цена твоим распискам — пыль дорожная.
Сам знаешь, по закону имущество государевых преступников изымается в казну, и долговые обязательства туда же. И вздумай я предъявить такую расписку к оплате, то как объясню, откуда она у меня? В лучшем случае наместник всё себе заберёт…
Понял? Так что нет мне резона тебя губить, коли расписками обзаведусь.
Он вздохнул. Кажется, проняло.
— Да, вот ещё что, — продолжила я. — Не пытайся меня надуть. Не пытайся утаить кое-какие расписки. Обязательно поспрошаю духов, не хитришь ли ты. И людей поспрошаю, кто тебе должен. Запиши себе на лысине — или мы честно играем, или не играем вообще.
Я рассмеялась сухим, дробным смешком — точно горошины по каменному полу рассыпали. Взмахнула рукой — и исчезла. Ошарашенный Гиуртизи мотал головой туда-сюда. На его глазах я точно в воздухе растворилась. «Ведьма!» — с ненавистью выдохнул он.
Трюк на самом деле простейший, хотя и ему сперва поучиться надо. Делаешь движение, так, чтобы повернулся человек — и в глаза ему солнце попало. Ну или луна, ежели по ночной поре. А ты быстро-быстро в тень — и замрёшь, дыхание задержишь. Вот и кажется ему, будто языком тебя слизнуло. Особенно если у него и так душа не на месте.
Я выждала, пока расстроенный Гиуртизи не скроется в узенькой калитке своего сада, потом ещё для верности сосчитала до восьми дюжин — и мы с моим ящерком домой отправились. Хоть одну стражу до восхода поспать.
Удачно получилось, я даже и не думала, как гладко всё пройдёт. Видать, умнее он, Гиуртизи, чем мне раньше казалось. Не стал ругаться, не стал сторожевых рабов своих кликать. С ходу всё понял, сообразил, что лучше расстаться с частью, чем со всем. А раз умный — значит, отомстит. Надо будет прикинуть, с какой же стороны это ему сподручнее… Только не сейчас. Завтра… То есть сегодня уже…
Усталость меня выворачивает, как тряпку половую. Насколько ж легче настоящей ведьме… если такие, конечно, и впрямь водятся… А тут тебе не заклинания, не дух какой-нибудь Ингрийя…
Просто мозгами как следует пораскинуть и записи многолетние один к одному свести… О том, как Наузими из города спровадили, все и так знают, это можно было и не записывать. Что в шайке Тенгарая некто с именем Наузими разбойничает, мне в прошлом году заезжий купец рассказал, чудом от лихих молодцов спасшийся… товар потерял, конечно. Судя по описанию, наш Наузими, родной. Примета опять же, половинки мизинца на левой руке нет. В детстве не уследили, крыса отхватила… А что ростовщик кому-то узелки с деньгами пересылает, от одной из рабынь его известно, с ней ещё рябой Преумиги спит, с улицы Медников. Не с обычными своими слугами Гиуртизи посылает, а старичка Мицлиу использует, должника своего.
Старичок же сей у меня от зубной боли лечился. И обмолвился, что поскорее ему надо, что у него на закате с Иггирхаем встреча в кабаке. А зачем непьющему старику встречаться с молодым охальником и, кстати, ближайшим дружком Наузими?
Вместе плети получали, за одно и то же дело… Что сынок папаше ценности на продажу передаёт, я и сама догадалась. Не побрякушки ведь ему нужны, а монета.
Ювелиры же разбойному человеку настоящей цены не дадут. А тут — своя кровь, надёжная… О матушке государевой наложницы я от верной моей вдовы Балгуи слыхала, той на базаре молодуха Иургах сболтнула, жена писца из наместниковой канцелярии…
В общем, каждый знал свой кусочек правды, и только в моих книгах эти кусочки собрались вместе. Да и то — пришлось собирать из них картину, как искусный художник из цветных камушков складывает мозаику.
Ну да ничего, я в своём деле и сама подстать художнику буду.
4
Только я, затворившись на засов, собралась записать в книгу ночной разговор с Гиуртизи, как раздался вопль мальчишки:
— Тётушка, тут тебя спрашивают!
Злая, невыспавшаяся, вышла я на двор. Ломило виски и плясали перед глазами радужные мухи. Конечно, следовало спокойно подышать, делая медленные движения «засыпающей кошки». Но что-то разленилась я последнее время. Наставник бы меня сурово отчитал… «Твоё здоровье, ведьма — это инструмент… за коим надлежит тщательно ухаживать».
Стояло там, на дворе, двое незнакомых мне парней, одеты бедно, но чисто. Лица дочерна солнцем обожжённые, глаза не поймёшь какие — мутные.
— Вот, госпожа Саумари, это тебе!
И протягивают кожаный мешок. Увесистый, однако. Не иначе как от ростовщика явились.
— Ждите! — велела и с мешком в комнаты убрела. Снова дверь на засов закрыла, вытряхнула, что было в мешке.
Расписки. Нацарапаны острым резцом на дощечках меннарского дерева, чернеет морским спрутом печать городской канцелярии… Быстро перебрала я кучу, разложила всё по срокам — и нашла расписку вдовы Таурмай. Что ж, вроде как соблюл ростовщик договор. Может, и не доложил чего, но это вряд ли — напугала я его изрядно духами своими любознательными.
Вышла обратно, к парням.
— Расписочку бы, госпожа Саумари, — просят. — Что приняли сами знаете что в целости и обид никоих не имеете.
И бумагу пальмовую суют, наилучшую. Пузырёк с чернилами, по виду заморскими, перо павлинье…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});